После окончания в 1965 году физтеха Уральского политехнического института им. С.
М. Кирова меня направили на работу в «почтовый ящик» — п/я 150. Это был второй
ядерный центр Советского Союза. Через полгода я уехал в первую командировку на
подземные испытания ядерного оружия. Эти испытания позволяли полностью проверить
правильность теоретических и технических решений.
За сорок лет работы я ни разу не пожалел о выбранной профессии. Меня не смущали
ни сложные условия подготовки и проведения испытаний, ни суровый «список № 1»,
определяющий выход на пенсию в 50 лет.
Нас тогда, в 1960-е годы, подгоняли официальная конкуренция с «первым ядерным
центром», который находился в городе Сарове, и неофициальная — с США (во что бы
то ни стало доказать могущество Родины). В те годы СССР и США были ведущими
державами, определявшими развитие ядерного вооружения.
В 1974 году Советский Союз и Америка подписали Договор об ограничении мощности
ядерных испытаний, однако время от времени продолжали обвинять друг друга в его
нарушении. Нападки случались из-за отсутствия средств взаимоконтроля за
мощностью испытаний.
Испытатель ядерного оружия — одна из самых засекреченных профессий в Советском
Союзе. Любые беседы на эту тему «на стороне» пресекались самыми жесткими мерами
воздействия. Об общении с иностранцами было запрещено даже думать. Я уверен, что
и у других ядерных держав порядки были такие же.
В 1987 году не стало той причины для разногласия. Мы наконец-то вышли на
конкретные переговоры по контролю ядерных испытаний. И встречи испытателей СССР
и США стали неизбежными. Теперь советская сторона получала право работать на
Невадском полигоне за океаном, а американская — на полигонах Советского Союза.
Первые шаги к сближению
При первых же контактах американцы выразили решительный протест. Выстроенную для
них гостиницу на Семипалатинском полигоне обнесли солидным ограждением («Мы не в
тюрьме!»). Не понравились им и двухместные номера (вдвоем, считали они, прилично
жить мужчине только с женщиной). Для нас же проживание даже в двухместном номере
было недостижимой мечтой. В Союзе привыкли экономить прежде всего на людях.
Важные встречи специалистов обеих стран состоялись при проведении двух
совместных экспериментов по контролю (сокращенно — СЭК). В августе 1988 года —
на Невадском полигоне, а в сентябре — на Семипалатинском. Я работал на нашем
полигоне. Моя группа выдавала на аппаратуру американской стороны пусковые
сигналы «0» в соответствии с межправительственным соглашением.
Сложнейшие условия работы очень спаяли нас. Дни рождения, юбилеи, памятные даты
всегда были общими праздниками экспедиции. Мы предполагали, что и «у них» так
же, но точно не знали, ведь они работали в прямом смысле на другой стороне
Земли. Все оказалось по-другому. Когда мы получили разрешение поздравлять
американских специалистов с днями рождения, мы были поражены силой чувства их
благодарности. Они, как дети, радовались нашим небольшим сувенирам. На мой
вопрос: «А как у вас?» мне ответили, что день рождения рядового сотрудника — это
его личное дело, но руководителя, конечно, поздравляют все.
О Сергее и профессиональной чести
Профессионализм американцев не вызывал сомнений. Один из сварщиков, демонстрируя
свой класс, расписался электродом на стальной плите. Но и у них бывали осечки.
Я наблюдал, как один сварщик держал мощный паяльник, а другой крутил вокруг него
кабель для распайки. Когда я рассказал об этом в группе, мой монтажник, Сергей
Иванович Шестков, сказал: «Ты, Николай Серафимович, делай, что хочешь, но наши
четыре кабеля должны паять мы!» Дело в том, что все процедуры были согласованы
на международном уровне. Предполагалось, что наши кабели, подходящие к
американскому комплексу, будут распаивать их монтажники. Мы чувствовали свою
ответственность за наши кабели. И вопрос был пересогласован по совместному
решению сторон.
Распайка проходила на свежем воздухе под бдительным наблюдением многочисленных
американских контролеров. Серега не паял, он священнодействовал. В новом белом
халате и белой шапочке со свежепостриженной бородой он походил на врача. На
столе, покрытом белоснежной бязью, в безупречном порядке были разложены
инструменты. Движения Шесткова были аккуратны и верны. Он уточнил у
американских специалистов нужную длину, отмерил и протер кабели. Потом проворчал
что-то вроде: «Все равно мало будет» и добавил еще по полметра. Это ворчание,
конечно, тут же было переведено и получило шумное одобрение американских коллег.
Особым шиком у монтажников считалось без измерений откусить (не зубами, конечно)
жилу кабеля точно на длину центрального штырька разъема. Все четыре раза Сергей
выполнил эту операцию без уточняющих действий. Он ни разу не прикоснулся дважды
к одному месту пайки. Его работа получила заслуженные аплодисменты американских
контролеров. Это была работа Мастера.
После совместной проверки кабели были переданы американской стороне. Коллеге
Сергея Майклу О’Коннору мы подарили набор монтажного инструмента и
«непроливайку» со спиртом знаменитого ныне покойного Тюбукского спиртзавода.
Прилагался и заводской паспорт на качество, в котором было указано: цвет —
прозрачный (характеристики вписаны от руки), вкус — нормальный.
Аппаратура американцев располагалась на отдельной строго охраняемой площадке. Но
техпроцесс требовал от меня постоянного контакта с коллегами из США, и «службы»
в конце концов махнули на меня рукой.
Когда на следующий день в американском комплексе я потрогал «непроливайку», она
оказалась пустой! На мою улыбку реагировали скромным пояснением: «Мы решили
проверить, а соответствует ли паспортным данным вкус продукта».
Не могу промолчать о том, что после завершения работ американцы тоже подарили
мне набор инструмента. По тому времени подарок был просто уникален — целый
комплект отверток со сменными лезвиями, наборы гаечных и торцевых ключей,
паяльник, оловянная проволока и даже блокнот для ведения записей. Но самыми
ценными были цифровой вольтметр и высокотемпературный фен (для работы с
термоусадочными трубками). Их мы постоянно использовали в наших экспедициях,
поминая добрым словом американских коллег. Наш набор был значительно скромнее,
но отвертки в нем имели реверсивный режим, что существенно облегчало сборку при
большом объеме. По случаю моего ухода на пенсию мне на память вручили
американский комплект.
Неожиданные неувязки
При проведении совместных экспериментов на Невадском полигоне американцы выдали
пусковые сигналы «0» на нашу аппаратуру не до, как было оговорено в
межправительственном соглашении, а после появления электромагнитного импульса (ЭМН),
сопровождающего ядерный взрыв. Технически это понятно, так как этот импульс
несет информацию о параметрах ядерного заряда. Заодно можно было проверить
устойчивость работы советской аппаратуры. Она сработала без проблем — у нас был
предусмотрен также запуск от полезного сигнала. Американская сторона скромно
объяснила случившееся «сбоем аппаратуры», хотя это было существенным нарушением
вышеупомянутого соглашения.
Из МИДа в наш Минатом поступило распоряжение об адекватном ответе — о выдаче
сигналов «0» на американскую аппаратуру также после появления ЭМН. Это
потребовало от моей группы при дефиците времени коренного изменения схемы
измерений, для чего пришлось делать запрос на поставку дополнительной аппаратуры
из института.
И отдых тоже высвечивает отношения
Использование атомной энергии в мирных целях всегда было одной из основных задач
ученых-атомщиков. Первая в мире атомная электростанция была запущена в Обнинске
еще в 1954 году. Конечно, было желание направить в мирное русло и энергию
экспериментального атомного взрыва. Эти вопросы и решали советские ученые —
разработанные специально для мирных целей ядерные устройства уже успешно
применялись у нас, в чем мы существенно обгоняли США.
Мне довелось участвовать в тушении газовых фонтанов, в создании подземного
хранилища для отходов химической промышленности, а также в дроблении горных
пород. Технические решения полностью исключали выход радиоактивных продуктов.
Особняком стоят заряды «на выброс». При таком взрыве часть грунта выбрасывается
по сторонам, а часть «хоронит» продукты взрыва. При этом образуется воронка
солидных размеров, которую можно, например, заполнить водой. Таким искусственным
водоемом и было озеро Чаган. Оно явилось первой ласточкой неосуществленного
проекта по разработке поворота северных рек на юг с помощью канала, созданного
несколькими взрывами «на выброс».
У нас была организована экскурсия на это озеро. Оно было уже чистым, и туда был
запущен карп. В жареном виде его с удовольствием ели все.
Американцы были поражены параметрами наших зарядов для мирных целей. Все
характеристики их «мирных» зарядов уступали нашим.
Во время коротких передышек бывали спортивные встречи. Одна такая состоялась у
нас по волейболу. Американцы согласились на встречу только на льготных условиях:
не считать захваты, броски, заступы, касание сетки и т. д. Первая партия
кончилась со счетом 15:2 в нашу пользу. Во второй наши болельщики стали
требовать справедливости, и мы «проиграли» 13:15. Исход третьей партии был, в
принципе, ясен, но случилось невероятное. У нас вдруг все рухнуло: ни подачи, ни
паса, ни удара. Зрители вопили от восторга, болея за американцев. Овладеть
ситуацией мы так и не сумели. К нашему стыду волейбольная встреча закончилась
победой американцев. Потом они не выигрывали ни разу, но это было потом.
Первые же контакты показали, что американцы — люди, уверенные в себе и в правоте
любых своих действий.
Уральская хватка
Результаты наших совместных экспериментов позволили приступить к разработке
протокола к Договору об ограничении мощности ядерных испытаний. Оговаривались
конкретные методы и средства контроля мощности испытаний, а также деятельность
представителей контроля. Протокол был ратифицирован в конце 1990 года.
Право на наши работы в США мы доказали в жесткой конкурентной борьбе с
московским институтом. В своей книге «Записки испытателя» сотрудник первого
ядерного центра России (РФЯЦ — ВНИИЭФ) Владимир Петрович Жарков отметил:
«Уральцы создали настолько высококлассный комплекс, что удивили не только
конкурсную комиссию. Американцам пришлось «почесать затылок», ибо по некоторым
параметрам советская контрольная аппаратура далеко превзошла «штатовскую». «От
русских всегда приходится ожидать сюрпризов», — только и могли сказать
американцы при контрольном осмотре аппаратуры.
Аппаратура советской стороны была подвергнута американскими экспертами
тщательнейшей проверке с целью выяснения, «а не может ли она зарегистрировать
что-либо сверх одного согласованного параметра ядерного устройства (его
мощности)». Проверку мы прошли успешно, так как и не собирались позориться перед
всем миром».
Мне довелось принимать непосредственное участие в подготовке и проведении
испытания «Junction» («Перекресток») на Невадском полигоне с декабря 1991-го по
март 1992-го…
То прибытие на полигон было весьма скоротечным. Самолет Москва — Париж. Над
Парижем, помню, был сплошной туман. Потом — стремительная пересадка в самолет до
Вашингтона. Гостиница, и снова самолет в Лас-Вегас. Снова гостиница, и утром
автобусом — к Невадскому полигону, а это около ста километров. Трасса
великолепная, как в кино. Но вокруг — пустыня с редкой растительностью.
Нам повезло, что был декабрь. Ребята — участники совместного эксперимента в
августе 1988 года рассказывали: «От жары уши скручивались».
Свернув с трассы на полигон, я увидел ровную площадку, разделенную пополам.
Оказывается, она являлась местом для собраний сторонников и тех, которые
выступали против ядерных испытаний. Объявляй, пожалуйста, о собрании, приедет
пресса, буфет, поставят переносные туалеты. Говори, сколько хочешь, но на
полигон — ни ногой. Сразу — под суд.
Известный казахстанский противник испытаний Сулейменов прямо на полигоне решил
призвать американцев к демонстрациям, как он это проделал на нашем,
Семипалатинском. Но его в момент выдворили из США и навсегда запретили въезд. Не
нарушай закон!..
О дорогах и койотах
Охрана здесь выше всяких похвал. Все вооружены. В полицейской машине над дверью
водителя прикреплена винтовка. Если ее снять, то на центральном пункте прозвучит
сигнал тревоги, и сразу примчится машина помощи. Все дороги здесь
заасфальтированы. И вспомнилось мне начало репортажа одной американской
журналистки о посещении Семипалатинского полигона: «Нас долго везли по грязной
разбитой дороге…»
Но американцы водят плохо. Едем в микроавтобусе. Зима, гололед. Говорим:
«Держись ближе к центру, для нас дорогу очистили, никого не встретим». —
«Нельзя, по правилам я должен ехать по правой стороне». В результате съехал в
кювет. Мы заворчали: «Говорили же, центра держись!» Машину вытолкали. Все равно
она шла справа.
В полигонном городке Меркурий нас расселили по одному в отдельно стоящей группе
одноэтажных гостиниц. Из каждой комнаты — выход наружу. На двери — номер. Без
сопровождения можно ходить только между гостиницами. Ограждения не было, но
велось круглосуточное наблюдение за нашим передвижением. Направляешься в темное
время в штаб экспедиции, а из громкоговорителя раздается: «Член назначенного
персонала вышел из номера…» Ты уже в штабе, и вслед раздается: «Член
назначенного персонала зашел в штаб экспедиции». Сначала было смешно, но потом
ужасно раздражало. На нашем полигоне такого не было.
Когда мы стали «шугать» воющих неподалеку от нашего приемного комплекса койотов,
американцы сделали нам замечание: «Это мы пришли в их мир, а не наоборот». Линия
электропередач по полигону протянута на деревянных столбах. Зачем, ведь здесь
пустыня и высокогорье?! А оказывается, «чтобы не нарушать экологию
искусственными материалами». На столбах — остроконечные конусы. Спрашиваем: «Для
защиты от осадков?» Отвечают: «Когда не было конусов, хищные птицы садились на
столбы и выслеживали черепах. Это привело к нарушению естественного равновесия в
природе. Ни одно животное не должно получать преимуществ от деятельности
человека». И все это на ядерном полигоне! Нам бы такое отношение к животному
миру.
Под прицелом зорких глаз
При передвижениях вне «зоны свободного перемещения» нас сопровождали гарды (guard)
— молодые люди, целью которых было совершенствование знания русского языка. В то
время он был в США в моде. Это было именно сопровождение, а не охрана. Когда мы
спросили: «А что вы будете делать, если на нас нападут хулиганы?», то гарды
ответили: «Позовем полицию». В состав гардов входили самые разные люди и по
цвету кожи, и по отношению к делу. Одни с удовольствием рылись в наших вещах при
проверке перед нашим отъездом, другие явно стеснялись этой обязанности.
Гарды грузили мелкое оборудование в автобус и выгружали его на месте проведения
работ. Среди них были и женщины, и мы, естественно, помогали им, на что нам было
высказано: «Они получают зарплату наравне с мужчинами, не надо им помогать».
Пришлось ответить: «Мы советские люди, мы так воспитаны. И мы будем помогать».
Восьмого марта мы поздравили женщин-гардов с праздником и подарили им маленькие
сувениры. У виновниц праздника на глазах заблестели слезы: мужчины с другой
стороны Земли проявили внимание. Однажды зашел разговор о детях, и мы узнали,
что женщинам положены только двухнедельные отпуска до и после рождения ребенка.
Нам пояснили: «Дети — дело личное, работа не должна страдать». Тут мы заметили,
что у нас есть еще 56 оплачиваемых дней до и после рождения ребенка, да еще
годовой отпуск с пособием. Нас слушали с явным недоверием. Один из гардов
сказал: «В Америке всех лучше живется негритянке, матери-одиночке. Она имеет все
мыслимые пособия».
Полное недоумение вызвала у американцев новость о развале СССР. «Весь мир
объединяется. Посмотрите на Европу». Ответить было нечего. При обсуждении
входящего тогда в моду рэпа один из гардов сказал: «рэп — это музыка «черных». В
словах и в выражении лица этого человека было нескрываемое неудовольствие.
По дороге на рабочую площадку мы как-то прозевали свой поворот. А дело в том,
что все наши передвижения по полигону прослеживались. Один из гардов сказал:
«Если станет известно, что мы заехали на другой объект, нас серьезно накажут».
Мы попытались их успокоить: «Мы за дорогой не следим. У нас и производственных
проблем для обсуждения хватает». Наше возражение ребят волне устроило. Но перед
самой отправкой с полигона один из гардов подарил мне электронный будильник со
словами: «Мы благодарны, что вы никому не рассказали о том, что мы провезли вас
на другой объект».
О торговом сервисе
Мне не раз заявляли: «В США есть все». И это меня «достало». Я как-то и выпалил:
«Хотите, назову с десяток продуктов, которых у вас нет?» В ответ я увидел
учтивые улыбки.
Приехали в магазин. Ржаной хлеб? Отсутствует. Манная крупа? О таком они не
слышали. Гречка? Отсутствует. Ну, пельменей-то точно нет. Они согласились…
Подробнее о магазинах. Распродажи здесь настоящие. Рядом могут лежать одинаковые
вещи с десятикратной разницей в цене. Обмен товара без претензий — обычная вещь.
Коллега попросил меня сдать приемник, так как он купил себе другой. Приемник у
меня без вопросов взяли, деньги вернули. Потом продавец спросил, нет ли у меня
документов на приемник. Я ответил, что спрошу у коллеги, и если есть, то
привезу. Продавец: «Не беспокойтесь, ничего не надо». И пока я шел к выходу, он
несколько раз повторил мне это вслед.
Посетили мы и секс-шоп. На входе — грозная табличка: «Не обслуживаем тех, кому
меньше 21 года». Мы поинтересовались, что будет, если придет человек моложе.
Продавец сказал, что величина штрафа вынудит его продать магазин.
Продавец оружейной лавки, узнав, что мы из Советского Союза и не имеем права
иметь оружие, сказал: «Вы несчастные люди». В этом плане он, может быть, был
прав.
Хранители экзотики
На местных рынках в основном торгуют китайцы и индейцы. Бог с ними, с китайцами,
они и у нас есть. А вот индейцы!.. Здесь они продают прекрасные изделия ручной
работы по приемлемым ценам и те же футболки.
Разговаривают очень настороженно. Фотографировать не разрешают.
Живут индейцы в основном в резервациях. Сейчас индейские резервации сохраняют,
потому что они являются центрами исконно американской культуры. Конечно, здесь и
сейчас масса проблем: нищета, алкоголизм, безграмотность, безработица, крайне
низкий уровень продолжительности жизни. Предоставленные индейцам свободы, о
каких они раньше и мечтать не могли, — это, видимо, идет от чувства вины за
неконтролируемое истребление предков современных индейцев. Они не платят налог
ни на землю, ни на бизнес. И их не призывают в армию. Резервации напоминают
государство в государстве — там свои суды, законы, полиция, и они не зависят от
законов штатов, подчиняются только федеральным.
Нас развлекали, как могли
Гарды не могли полностью ограждать нас от случайных встреч. В небольшом кафе по
дороге в Меркурий сидела небольшая компания. Мужчина за соседним столиком
попросил меня сфотографировать их. Узнав, что я из Советского Союза, он выразил
удивление и тут же спросил, кто это все время находится около меня. Я пояснил,
что со мной мой сопровождающий. «А-а-а, цэрэу» — протянул американец. Гард
возразил: «Я не из ЦРУ». В его голосе была явная обида, что его причислили к
этой организации!
Мужчина оказался владельцем нескольких казино и на прощание подарил мне билет в
одно из этих заведений. Гарды разъяснили, что я там буду почетным гостем, и все
мои прихоти будут бесплатно исполнены. Владельцу сообщат о моем визите, и он тут
же свяжется со мной, независимо от места нахождения. А билет этот просто остался
у меня на память.
То есть в обычном придорожном кафе могут в общем зале обедать и простые
проезжие, и очень-очень состоятельные люди.
Была у нас и длительная экскурсия на Большой Каньон. Остановились перекусить в
очередном кафе. Прогуливаясь, мы с коллегой встретили пожилого человека и
разговорились. Он был специалистом в области электроники, поэтому у нас нашлись
общие темы. На прощание он сказал: «Русские люди, китайские люди, американские
люди — хорошие люди, американские политики, русские политики, китайские политики
— плохие люди. Я не люблю политиков».
В разговорах с американцами мы касались в основном бытовых вопросов. И выяснили,
что в США действует система почасовой оплаты труда. Нигде и никто не имеет права
платить меньше. И даже если наймешь человека собрать окурки во дворе и заплатишь
ему меньше нормы, сразу попадешь к судье.