Литературно-художественный и публицистический журнал

 
 

Проталина\1-4\18
О журнале
Редакция
Контакты
Подписка
Авторы
Новости
Наши встречи
Наши награды
Наша анкета
Проталина\1-4\16
Проталина\1-4\15
Проталина\3-4\14
Проталина\1-2\14
Проталина\1-2\13
Проталина\3-4\12
Проталина\1-2\12
Проталина\3-4\11
Проталина\1-2\11
Проталина\3-4\10
Проталина\2\10
Проталина\1\10
Проталина\4\09
Проталина\2-3\09
Проталина\1\09
Проталина\3\08
Проталина\2\08
Проталина\1\08

 

 

 

________________________

 

 

________________________

Николай Воронов

 

 

Это было на другой стороне Земли. Конечно, там их ждала не только романтика — им предстояли трудовые заботы и ответственные эксперименты. Но это все-таки был мир новых знакомств, открытий и наблюдений.

О своем пребывании на ядерном полигоне в Америке рассказывает прямой участник далеко не рядовых событий в области важнейших испытаний. Николай Серафимович Воронов из города Снежинска Челябинской области больше сорока лет посвятил одной из самых секретных и опасных наук. Он возглавлял испытательный отдел Российского федерального ядерного центра — Всероссийского научно-исследовательского института технической физики (РФЯЦ — ВНИИТФ), был участником подземных испытаний боевых ядерных зарядов, работал в области применения ядерной энергии в мирных целях. Николай Серафимович занесен в Реестр профессиональных инженеров России, он лауреат Премии Правительства Российской Федерации в области науки и техники.

На страницах предыдущего номера «Проталины» он рассказывал о своем сиротстве и новых родителях, о неустанном поиске жизненной истории своего приемного отца, которому он обязан всем, чего добился, став одним из крупных ученых-ядерщиков.

Глазами автора читатель может увидеть, как шаг за шагом рождался российский приоритет в ряду ядерных держав.

 

Наше земное притяжение

 

На встречу с конкурентом

 

После окончания в 1965 году физтеха Уральского политехнического института им. С. М. Кирова меня направили на работу в «почтовый ящик» — п/я 150. Это был второй ядерный центр Советского Союза. Через полгода я уехал в первую командировку на подземные испытания ядерного оружия. Эти испытания позволяли полностью проверить правильность теоретических и технических решений.

За сорок лет работы я ни разу не пожалел о выбранной профессии. Меня не смущали ни сложные условия подготовки и проведения испытаний, ни суровый «список № 1», определяющий выход на пенсию в 50 лет.

Нас тогда, в 1960-е годы, подгоняли официальная конкуренция с «первым ядерным центром», который находился в городе Сарове, и неофициальная — с США (во что бы то ни стало доказать могущество Родины). В те годы СССР и США были ведущими державами, определявшими развитие ядерного вооружения.

В 1974 году Советский Союз и Америка подписали Договор об ограничении мощности ядерных испытаний, однако время от времени продолжали обвинять друг друга в его нарушении. Нападки случались из-за отсутствия средств взаимоконтроля за мощностью испытаний.

Испытатель ядерного оружия — одна из самых засекреченных профессий в Советском Союзе. Любые беседы на эту тему «на стороне» пресекались самыми жесткими мерами воздействия. Об общении с иностранцами было запрещено даже думать. Я уверен, что и у других ядерных держав порядки были такие же.

В 1987 году не стало той причины для разногласия. Мы наконец-то вышли на конкретные переговоры по контролю ядерных испытаний. И встречи испытателей СССР и США стали неизбежными. Теперь советская сторона получала право работать на Невадском полигоне за океаном, а американская — на полигонах Советского Союза.

 

Первые шаги к сближению

 

При первых же контактах американцы выразили решительный протест. Выстроенную для них гостиницу на Семипалатинском полигоне обнесли солидным ограждением («Мы не в тюрьме!»). Не понравились им и двухместные номера (вдвоем, считали они, прилично жить мужчине только с женщиной). Для нас же проживание даже в двухместном номере было недостижимой мечтой. В Союзе привыкли экономить прежде всего на людях.

Важные встречи специалистов обеих стран состоялись при проведении двух совместных экспериментов по контролю (сокращенно — СЭК). В августе 1988 года — на Невадском полигоне, а в сентябре — на Семипалатинском. Я работал на нашем полигоне. Моя группа выдавала на аппаратуру американской стороны пусковые сигналы «0» в соответствии с межправительственным соглашением.

Сложнейшие условия работы очень спаяли нас. Дни рождения, юбилеи, памятные даты всегда были общими праздниками экспедиции. Мы предполагали, что и «у них» так же, но точно не знали, ведь они работали в прямом смысле на другой стороне Земли. Все оказалось по-другому. Когда мы получили разрешение поздравлять американских специалистов с днями рождения, мы были поражены силой чувства их благодарности. Они, как дети, радовались нашим небольшим сувенирам. На мой вопрос: «А как у вас?» мне ответили, что день рождения рядового сотрудника — это его личное дело, но руководителя, конечно, поздравляют все.

 

О Сергее и профессиональной чести

 

Профессионализм американцев не вызывал сомнений. Один из сварщиков, демонстрируя свой класс, расписался электродом на стальной плите. Но и у них бывали осечки.

Я наблюдал, как один сварщик держал мощный паяльник, а другой крутил вокруг него кабель для распайки. Когда я рассказал об этом в группе, мой монтажник, Сергей Иванович Шестков, сказал: «Ты, Николай Серафимович, делай, что хочешь, но наши четыре кабеля должны паять мы!» Дело в том, что все процедуры были согласованы на международном уровне. Предполагалось, что наши кабели, подходящие к американскому комплексу, будут распаивать их монтажники. Мы чувствовали свою ответственность за наши кабели. И вопрос был пересогласован по совместному решению сторон.

Распайка проходила на свежем воздухе под бдительным наблюдением многочисленных американских контролеров. Серега не паял, он священнодействовал. В новом белом халате и белой шапочке со свежепостриженной бородой он походил на врача. На столе, покрытом белоснежной бязью, в безупречном порядке были разложены инструменты. Движения Шесткова были аккуратны и верны. Он уточнил у американских специалистов нужную длину, отмерил и протер кабели. Потом проворчал что-то вроде: «Все равно мало будет» и добавил еще по полметра. Это ворчание, конечно, тут же было переведено и получило шумное одобрение американских коллег. Особым шиком у монтажников считалось без измерений откусить (не зубами, конечно) жилу кабеля точно на длину центрального штырька разъема. Все четыре раза Сергей выполнил эту операцию без уточняющих действий. Он ни разу не прикоснулся дважды к одному месту пайки. Его работа получила заслуженные аплодисменты американских контролеров. Это была работа Мастера.

После совместной проверки кабели были переданы американской стороне. Коллеге Сергея Майклу О’Коннору мы подарили набор монтажного инструмента и «непроливайку» со спиртом знаменитого ныне покойного Тюбукского спиртзавода. Прилагался и заводской паспорт на качество, в котором было указано: цвет — прозрачный (характеристики вписаны от руки), вкус — нормальный.

Аппаратура американцев располагалась на отдельной строго охраняемой площадке. Но техпроцесс требовал от меня постоянного контакта с коллегами из США, и «службы» в конце концов махнули на меня рукой.

Когда на следующий день в американском комплексе я потрогал «непроливайку», она оказалась пустой! На мою улыбку реагировали скромным пояснением: «Мы решили проверить, а соответствует ли паспортным данным вкус продукта».

Не могу промолчать о том, что после завершения работ американцы тоже подарили мне набор инструмента. По тому времени подарок был просто уникален — целый комплект отверток со сменными лезвиями, наборы гаечных и торцевых ключей, паяльник, оловянная проволока и даже блокнот для ведения записей. Но самыми ценными были цифровой вольтметр и высокотемпературный фен (для работы с термоусадочными трубками). Их мы постоянно использовали в наших экспедициях, поминая добрым словом американских коллег. Наш набор был значительно скромнее, но отвертки в нем имели реверсивный режим, что существенно облегчало сборку при большом объеме. По случаю моего ухода на пенсию мне на память вручили американский комплект.

 

Неожиданные неувязки

 

При проведении совместных экспериментов на Невадском полигоне американцы выдали пусковые сигналы «0» на нашу аппаратуру не до, как было оговорено в межправительственном соглашении, а после появления электромагнитного импульса (ЭМН), сопровождающего ядерный взрыв. Технически это понятно, так как этот импульс несет информацию о параметрах ядерного заряда. Заодно можно было проверить устойчивость работы советской аппаратуры. Она сработала без проблем — у нас был предусмотрен также запуск от полезного сигнала. Американская сторона скромно объяснила случившееся «сбоем аппаратуры», хотя это было существенным нарушением вышеупомянутого соглашения.

Из МИДа в наш Минатом поступило распоряжение об адекватном ответе — о выдаче сигналов «0» на американскую аппаратуру также после появления ЭМН. Это потребовало от моей группы при дефиците времени коренного изменения схемы измерений, для чего пришлось делать запрос на поставку дополнительной аппаратуры из института.

 

И отдых тоже высвечивает отношения

 

Использование атомной энергии в мирных целях всегда было одной из основных задач ученых-атомщиков. Первая в мире атомная электростанция была запущена в Обнинске еще в 1954 году. Конечно, было желание направить в мирное русло и энергию экспериментального атомного взрыва. Эти вопросы и решали советские ученые — разработанные специально для мирных целей ядерные устройства уже успешно применялись у нас, в чем мы существенно обгоняли США.

Мне довелось участвовать в тушении газовых фонтанов, в создании подземного хранилища для отходов химической промышленности, а также в дроблении горных пород. Технические решения полностью исключали выход радиоактивных продуктов. Особняком стоят заряды «на выброс». При таком взрыве часть грунта выбрасывается по сторонам, а часть «хоронит» продукты взрыва. При этом образуется воронка солидных размеров, которую можно, например, заполнить водой. Таким искусственным водоемом и было озеро Чаган. Оно явилось первой ласточкой неосуществленного проекта по разработке поворота северных рек на юг с помощью канала, созданного несколькими взрывами «на выброс».

У нас была организована экскурсия на это озеро. Оно было уже чистым, и туда был запущен карп. В жареном виде его с удовольствием ели все.

Американцы были поражены параметрами наших зарядов для мирных целей. Все характеристики их «мирных» зарядов уступали нашим.

Во время коротких передышек бывали спортивные встречи. Одна такая состоялась у нас по волейболу. Американцы согласились на встречу только на льготных условиях: не считать захваты, броски, заступы, касание сетки и т. д. Первая партия кончилась со счетом 15:2 в нашу пользу. Во второй наши болельщики стали требовать справедливости, и мы «проиграли» 13:15. Исход третьей партии был, в принципе, ясен, но случилось невероятное. У нас вдруг все рухнуло: ни подачи, ни паса, ни удара. Зрители вопили от восторга, болея за американцев. Овладеть ситуацией мы так и не сумели. К нашему стыду волейбольная встреча закончилась победой американцев. Потом они не выигрывали ни разу, но это было потом.

Первые же контакты показали, что американцы — люди, уверенные в себе и в правоте любых своих действий.

 

Уральская хватка

 

Результаты наших совместных экспериментов позволили приступить к разработке протокола к Договору об ограничении мощности ядерных испытаний. Оговаривались конкретные методы и средства контроля мощности испытаний, а также деятельность представителей контроля. Протокол был ратифицирован в конце 1990 года.

Право на наши работы в США мы доказали в жесткой конкурентной борьбе с московским институтом. В своей книге «Записки испытателя» сотрудник первого ядерного центра России (РФЯЦ — ВНИИЭФ) Владимир Петрович Жарков отметил: «Уральцы создали настолько высококлассный комплекс, что удивили не только конкурсную комиссию. Американцам пришлось «почесать затылок», ибо по некоторым параметрам советская контрольная аппаратура далеко превзошла «штатовскую». «От русских всегда приходится ожидать сюрпризов», — только и могли сказать американцы при контрольном осмотре аппаратуры.

Аппаратура советской стороны была подвергнута американскими экспертами тщательнейшей проверке с целью выяснения, «а не может ли она зарегистрировать что-либо сверх одного согласованного параметра ядерного устройства (его мощности)». Проверку мы прошли успешно, так как и не собирались позориться перед всем миром».

Мне довелось принимать непосредственное участие в подготовке и проведении испытания «Junction» («Перекресток») на Невадском полигоне с декабря 1991-го по март 1992-го…

То прибытие на полигон было весьма скоротечным. Самолет Москва — Париж. Над Парижем, помню, был сплошной туман. Потом — стремительная пересадка в самолет до Вашингтона. Гостиница, и снова самолет в Лас-Вегас. Снова гостиница, и утром автобусом — к Невадскому полигону, а это около ста километров. Трасса великолепная, как в кино. Но вокруг — пустыня с редкой растительностью.

Нам повезло, что был декабрь. Ребята — участники совместного эксперимента в августе 1988 года рассказывали: «От жары уши скручивались».

Свернув с трассы на полигон, я увидел ровную площадку, разделенную пополам. Оказывается, она являлась местом для собраний сторонников и тех, которые выступали против ядерных испытаний. Объявляй, пожалуйста, о собрании, приедет пресса, буфет, поставят переносные туалеты. Говори, сколько хочешь, но на полигон — ни ногой. Сразу — под суд.

Известный казахстанский противник испытаний Сулейменов прямо на полигоне решил призвать американцев к демонстрациям, как он это проделал на нашем, Семипалатинском. Но его в момент выдворили из США и навсегда запретили въезд. Не нарушай закон!..

 

О дорогах и койотах

 

Охрана здесь выше всяких похвал. Все вооружены. В полицейской машине над дверью водителя прикреплена винтовка. Если ее снять, то на центральном пункте прозвучит сигнал тревоги, и сразу примчится машина помощи. Все дороги здесь заасфальтированы. И вспомнилось мне начало репортажа одной американской журналистки о посещении Семипалатинского полигона: «Нас долго везли по грязной разбитой дороге…»

Но американцы водят плохо. Едем в микроавтобусе. Зима, гололед. Говорим: «Держись ближе к центру, для нас дорогу очистили, никого не встретим». — «Нельзя, по правилам я должен ехать по правой стороне». В результате съехал в кювет. Мы заворчали: «Говорили же, центра держись!» Машину вытолкали. Все равно она шла справа.

В полигонном городке Меркурий нас расселили по одному в отдельно стоящей группе одноэтажных гостиниц. Из каждой комнаты — выход наружу. На двери — номер. Без сопровождения можно ходить только между гостиницами. Ограждения не было, но велось круглосуточное наблюдение за нашим передвижением. Направляешься в темное время в штаб экспедиции, а из громкоговорителя раздается: «Член назначенного персонала вышел из номера…» Ты уже в штабе, и вслед раздается: «Член назначенного персонала зашел в штаб экспедиции». Сначала было смешно, но потом ужасно раздражало. На нашем полигоне такого не было.

Когда мы стали «шугать» воющих неподалеку от нашего приемного комплекса койотов, американцы сделали нам замечание: «Это мы пришли в их мир, а не наоборот». Линия электропередач по полигону протянута на деревянных столбах. Зачем, ведь здесь пустыня и высокогорье?! А оказывается, «чтобы не нарушать экологию искусственными материалами». На столбах — остроконечные конусы. Спрашиваем: «Для защиты от осадков?» Отвечают: «Когда не было конусов, хищные птицы садились на столбы и выслеживали черепах. Это привело к нарушению естественного равновесия в природе. Ни одно животное не должно получать преимуществ от деятельности человека». И все это на ядерном полигоне! Нам бы такое отношение к животному миру.

 

Под прицелом зорких глаз

 

При передвижениях вне «зоны свободного перемещения» нас сопровождали гарды (guard) — молодые люди, целью которых было совершенствование знания русского языка. В то время он был в США в моде. Это было именно сопровождение, а не охрана. Когда мы спросили: «А что вы будете делать, если на нас нападут хулиганы?», то гарды ответили: «Позовем полицию». В состав гардов входили самые разные люди и по цвету кожи, и по отношению к делу. Одни с удовольствием рылись в наших вещах при проверке перед нашим отъездом, другие явно стеснялись этой обязанности.

Гарды грузили мелкое оборудование в автобус и выгружали его на месте проведения работ. Среди них были и женщины, и мы, естественно, помогали им, на что нам было высказано: «Они получают зарплату наравне с мужчинами, не надо им помогать». Пришлось ответить: «Мы советские люди, мы так воспитаны. И мы будем помогать».

Восьмого марта мы поздравили женщин-гардов с праздником и подарили им маленькие сувениры. У виновниц праздника на глазах заблестели слезы: мужчины с другой стороны Земли проявили внимание. Однажды зашел разговор о детях, и мы узнали, что женщинам положены только двухнедельные отпуска до и после рождения ребенка. Нам пояснили: «Дети — дело личное, работа не должна страдать». Тут мы заметили, что у нас есть еще 56 оплачиваемых дней до и после рождения ребенка, да еще годовой отпуск с пособием. Нас слушали с явным недоверием. Один из гардов сказал: «В Америке всех лучше живется негритянке, матери-одиночке. Она имеет все мыслимые пособия».

Полное недоумение вызвала у американцев новость о развале СССР. «Весь мир объединяется. Посмотрите на Европу». Ответить было нечего. При обсуждении входящего тогда в моду рэпа один из гардов сказал: «рэп — это музыка «черных». В словах и в выражении лица этого человека было нескрываемое неудовольствие.

По дороге на рабочую площадку мы как-то прозевали свой поворот. А дело в том, что все наши передвижения по полигону прослеживались. Один из гардов сказал: «Если станет известно, что мы заехали на другой объект, нас серьезно накажут». Мы попытались их успокоить: «Мы за дорогой не следим. У нас и производственных проблем для обсуждения хватает». Наше возражение ребят волне устроило. Но перед самой отправкой с полигона один из гардов подарил мне электронный будильник со словами: «Мы благодарны, что вы никому не рассказали о том, что мы провезли вас на другой объект».

 

О торговом сервисе

 

Мне не раз заявляли: «В США есть все». И это меня «достало». Я как-то и выпалил: «Хотите, назову с десяток продуктов, которых у вас нет?» В ответ я увидел учтивые улыбки.

Приехали в магазин. Ржаной хлеб? Отсутствует. Манная крупа? О таком они не слышали. Гречка? Отсутствует. Ну, пельменей-то точно нет. Они согласились…

Подробнее о магазинах. Распродажи здесь настоящие. Рядом могут лежать одинаковые вещи с десятикратной разницей в цене. Обмен товара без претензий — обычная вещь. Коллега попросил меня сдать приемник, так как он купил себе другой. Приемник у меня без вопросов взяли, деньги вернули. Потом продавец спросил, нет ли у меня документов на приемник. Я ответил, что спрошу у коллеги, и если есть, то привезу. Продавец: «Не беспокойтесь, ничего не надо». И пока я шел к выходу, он несколько раз повторил мне это вслед.

Посетили мы и секс-шоп. На входе — грозная табличка: «Не обслуживаем тех, кому меньше 21 года». Мы поинтересовались, что будет, если придет человек моложе. Продавец сказал, что величина штрафа вынудит его продать магазин.

Продавец оружейной лавки, узнав, что мы из Советского Союза и не имеем права иметь оружие, сказал: «Вы несчастные люди». В этом плане он, может быть, был прав.

 

Хранители экзотики

 

На местных рынках в основном торгуют китайцы и индейцы. Бог с ними, с китайцами, они и у нас есть. А вот индейцы!.. Здесь они продают прекрасные изделия ручной работы по приемлемым ценам и те же футболки.

Разговаривают очень настороженно. Фотографировать не разрешают.

Живут индейцы в основном в резервациях. Сейчас индейские резервации сохраняют, потому что они являются центрами исконно американской культуры. Конечно, здесь и сейчас масса проблем: нищета, алкоголизм, безграмотность, безработица, крайне низкий уровень продолжительности жизни. Предоставленные индейцам свободы, о каких они раньше и мечтать не могли, — это, видимо, идет от чувства вины за неконтролируемое истребление предков современных индейцев. Они не платят налог ни на землю, ни на бизнес. И их не призывают в армию. Резервации напоминают государство в государстве — там свои суды, законы, полиция, и они не зависят от законов штатов, подчиняются только федеральным.

 

Нас развлекали, как могли

 

Гарды не могли полностью ограждать нас от случайных встреч. В небольшом кафе по дороге в Меркурий сидела небольшая компания. Мужчина за соседним столиком попросил меня сфотографировать их. Узнав, что я из Советского Союза, он выразил удивление и тут же спросил, кто это все время находится около меня. Я пояснил, что со мной мой сопровождающий. «А-а-а, цэрэу» — протянул американец. Гард возразил: «Я не из ЦРУ». В его голосе была явная обида, что его причислили к этой организации!

Мужчина оказался владельцем нескольких казино и на прощание подарил мне билет в одно из этих заведений. Гарды разъяснили, что я там буду почетным гостем, и все мои прихоти будут бесплатно исполнены. Владельцу сообщат о моем визите, и он тут же свяжется со мной, независимо от места нахождения. А билет этот просто остался у меня на память.

То есть в обычном придорожном кафе могут в общем зале обедать и простые проезжие, и очень-очень состоятельные люди.

Была у нас и длительная экскурсия на Большой Каньон. Остановились перекусить в очередном кафе. Прогуливаясь, мы с коллегой встретили пожилого человека и разговорились. Он был специалистом в области электроники, поэтому у нас нашлись общие темы. На прощание он сказал: «Русские люди, китайские люди, американские люди — хорошие люди, американские политики, русские политики, китайские политики — плохие люди. Я не люблю политиков».

В разговорах с американцами мы касались в основном бытовых вопросов. И выяснили, что в США действует система почасовой оплаты труда. Нигде и никто не имеет права платить меньше. И даже если наймешь человека собрать окурки во дворе и заплатишь ему меньше нормы, сразу попадешь к судье.

Самый важный документ — медстраховка. Не сделал вовремя взнос — страховки лишился, и все рухнуло: права забрали, хорошую работу потерял. Можешь и бездомным стать.

Видели мы бастующих служащих одного из отелей. Они требовали улучшения условий работы. Никто их не трогал, никто им не мешал.

На въезде в Лас-Вегас не раз встречали пожилых людей с плакатом на груди: «Буду работать за еду».

 

Мир опасного азарта

 

Все-таки изредка мы бывали казино. Все на самом деле как в фильмах.

Когда мы по дороге попытались свернуть с центральной сверкающей улицы, то увидели невдалеке за углом бочку с горящим мусором (тоже как в кино) и людей рядом. «Туда не надо, — сказали гарды. — Там живут люди, которые не уважают тех, кто кого-нибудь не убил». Может быть, и шутили, но «во всякой шутке…».

Правила игры в казино мы узнали от сопровождающих: бери с собой столько денег, сколько можешь проиграть. Прекращай игру, когда твой выигрыш равен удвоенной сумме, рассчитанной на проигрыш. Если придешь играть в три-четыре часа утра, то соберешь с пола денег больше, чем собрался проиграть. Дело в том, что служащие казино не имеют права подбирать деньги: они — собственность клиентов. Но нас привозили только днем. И проигрывали мы только по доллару, максимум — по два.

Как-то я заметил, что за мной внимательно наблюдают полицейские. Раньше их тут не было. Меня это встревожило, но потом я понял, что их беспокоит мой зачехленный фотоаппарат, который у меня был на поясе под курткой. Я ее широко расстегнул, и полицейские тут же исчезли.

 

Визит в мрачный рай

 

Перед одной из экскурсий нас попросили «надеть европейские костюмы». Обычно это требовалось на официальном мероприятии. На сей раз нам ничего не объяснили.

По дороге в Лас-Вегас мы внезапно свернули направо к зданиям, про которые мы уже знали, что это тюрьма — «из нее еще никто не убегал». Мы не упускали случая поддеть гардов, мол, слабо устроить нам туда экскурсию. И вот допросились.

От центрального входа в здание тюрьмы лучами расходились три корпуса. «Фирменной одеждой» заключенных были джинсы. Форма на полицейских плотно и гладко облегала тело — «чтобы нельзя было ухватиться». Нас сопроводили в большое помещение для вновь прибывающих. И предупредили: «Сейчас заключенные промаршируют перед вами». В ответ на наше недоумение было сказано: «Если вам понравится их выправка, они будут поощрены руководством тюрьмы». Мы сразу согласились. Подавляющее большинство заключенных были неграми. Ни одного худого. Командовал ими человек в форме, и выглядело это действительно неплохо. В одном из корпусов-лучей нас подвели к камере, и из нее по команде вышел негр. Размер камеры был не больше вагонного купе, в ней находились туалет, умывальник. Два маленьких окошка с решетками — в двери и в стене на улицу. На верхней полке виднелась груда аппаратуры.

Начальник тюрьмы сказал: «Вы можете задавать ему вопросы». Мы вежливо отказались от этой «чести». Расспрашивать заключенного другой страны — это было выше нашего понимания.

Бедолагу отпустили, и мы стали задавать вопросы руководству тюрьмы. И вот какой вышел разговор. «Что, если заключенный нарушит режим?» — «Сначала ему запретят закрывать окошки, потом пользоваться библиотекой, потом откажут в ремонте аппаратуры (ее-то мы и видели на полке), потом станут отменять прогулки, потом — свидания с родными, и так далее. И наконец карцер. А за злостное неповиновение могут и срок добавить». — «А поощрения?» — «Начальник тюрьмы имеет право вычесть из срока один день в год, мэр города — два дня, губернатор штата — три дня, по решению федеральных органов — до четырех дней в году». — «За что?» — «Например, за героизм при лесных пожарах».

Нам показали автомастерскую при тюрьме. Человек приводит машину. Тут ее разрезают поперек и встраивают новую заводскую вставку. Все настраивают, красят, и владелец получает лимузин заказанной длины. Я не поверил бы, если бы не видел это собственными глазами. Но в этот раз никого на месте не было. Мы спросили, почему, и получили такой ответ: «На этой работе заключенные пользуются травмоопасным инструментом. На время вашего посещения у них перерыв». И тогда нас привели в учебный класс. Я был потрясен: в учебном классе тюрьмы компьютеров было больше, чем во всем нашем конструкторском бюро, разрабатывающем ядерный щит Родины! Большего унижения в своей жизни я не испытывал. Зачем им-то столько компьютеров?! Оказывается, чтобы, выйдя на свободу, человек «сразу окунулся в современную жизнь». Здесь преподавали педагоги из Лас-Вегаса, получающие за это, как нам сказали, обычную зарплату.

Покинули мы тюрьму с тяжелым чувством.

Через неделю в местной газете мы прочитали, что из этой хваленой тюрьмы, откуда никто никогда не убегал, сбежали два человека. Вот так!

 

Приближение к эпилогу

 

При проведении эксперимента вся аппаратура советской стороны сработала великолепно. Наша радость не знала границ. В эту работу были вложены идеи, труд и сердца каждого члена экспедиции, труд сотен сотрудников нашего ядерного центра. Итоги полутора лет почти бессонного труда подтвердили авторитет нашей Родины. И диссонансом прозвучало удивление некоторых специалистов США: «А чего вы так радуетесь? Вы что-то запрещенное зарегистрировали?» Люди не понимали, что можно очень радоваться просто успешно проведенной работе без каких-либо «задних мыслей». Но таких коллег было существенное меньшинство.

И тут хочется сказать вот еще о чем. Напряжение на наш аппаратурный комплекс подавалось от двух дизель-генераторов 380/220В (советского и американского). К нашему предъявлялись претензии. Мол, масло подтекает, экологию нарушает. И мы постелили под него полиэтиленовую «пеленку». Наш дизель-генератор, как и аппаратурный комплекс, стоял на специальных амортизирующих системах, разработанных и изготовленных нашим институтом. Американский дизель-генератор стоял на своей системе амортизации. Сейсмическое воздействие эксперимента было весьма солидным. Когда после опыта мы подъехали к комплексу, то с удовлетворением зафиксировали, что системы амортизации обеспечили полную сохранность аппаратуры. Кроме того, наш ереванский дизель-генератор по-прежнему выдавал нужное напряжение, презрительно попыхивая в сторону заглохшего «американца», стоящего с поникшей трубой.

 

Навсегда в памяти

 

Эксперимент «Junction» показал, что и в условиях конкуренции можно обмениваться научной и технической информацией, не нанося ущерба интересам своей страны.

В апреле 2012 года в нашем Институте технической физики был проведен 11-й научный форум, на котором рассматривались вопросы физики высоких плотностей энергии. Это были очередные «Забабахинские чтения», посвященные памяти бывшего научного руководителя нашего института Евгения Ивановича Забабахина, которому исполнилось бы в этом году 95 лет.

Процессы, происходящие во время ядерных взрывов, высокоинтенсивные лазерные и магнитные поля, термоядерный синтез, атомная энергетика, столкновения космических тел, взрывные явления в звездах и галактиках, сходящиеся ударные волны — вот далеко не полный перечень рассматриваемых вопросов. Вниманию участников (в том числе из США и Китая) были представлены почти 250 докладов. За последние пять эти чтения собирали ученых из 15 стран — США, Великобритании, Китая, Франции, Германии, Канады, Швеции и других.

Мы продолжаем общаться и сейчас. В этой переписке люди раскрываются полнее. Как и прежде, мы придерживаемся бытовых тем. Мы смеемся над разными шутками. Мы по-разному относимся к женщинам и событиям в мире. И мне никогда не придет в голову мысль сравнивать нас — кто лучше, а кто хуже. Мы просто разные.

Вспоминаю два факта, которые на фоне нашей сегодняшней жизни нас просто удивляют.

Контрабасист Кейт Олрик знал, что ему оставалось жить не дольше двух месяцев, так как он был болен раком из-за переоблучения. Но он не выглядел человеком, смирившимся с судьбой. Мы сфотографировали его с женой и родными на концерте. Умер Кейт уже через месяц. Его прах был развеян над Невадским полигоном и над заливом, где они с женой любили отдыхать.

Дэвид Конрад в 1988 году был ответственным за выдачу пусковых сигналов «0» на том же Невадском полигоне. Четыре дня он не дожил до своего шестидесятилетия из-за опухоли мозга, которую у него обнаружили после сильного облучения. Зная, что обречен, он написал продуманное и очень человечное завещание, по которому его правое легкое было пересажено 58-летнему мужчине в Висконсине; его правая почка была пересажена 64-летнему мужчине в Вандербилте, отцу двоих взрослых детей; его левая почка была пересажена 64-летней женщине в Вандербилте; его печень получил 51-летний мужчина из Мемфиса, у которого было шестеро взрослых детей и двое внуков. Все четверо были выписаны из клиник в удовлетворительном состоянии.

Яркие примеры гражданского мужества.

 

 
   
 

Проталина\1-4\18 ] О журнале ] Редакция ] Контакты ] Подписка ] Авторы ] Новости ] Наши встречи ] Наши награды ] Наша анкета ] Проталина\1-4\16 ] Проталина\1-4\15 ] Проталина\3-4\14 ] Проталина\1-2\14 ] Проталина\1-2\13 ] Проталина\3-4\12 ] Проталина\1-2\12 ] Проталина\3-4\11 ] Проталина\1-2\11 ] Проталина\3-4\10 ] Проталина\2\10 ] Проталина\1\10 ] Проталина\4\09 ] Проталина\2-3\09 ] Проталина\1\09 ] Проталина\3\08 ] Проталина\2\08 ] Проталина\1\08 ]

 

© Автономная некоммерческая организация "Редакция журнала "Проталина"   27.01.2013