Отец мой Юрий Николаевич Шапошник (Шапошников) родился 10 февраля 1912 года в Санкт-Петербурге. Его отец, мой дед Николай Васильевич Шапошников был сельским учителем, а мать, моя бабушка Ольга Георгиевна Шапошникова была сельским врачом.

В 1928 году отец закончил Славгородскую (Сумского округа УССР) трудовую семилетнюю школу. А в 1931 году — Сумской техникум коммунального и гражданского строительства. Работал он на разных стройках. Окончив техникум, попал на Краммашстрой (Краматорск, Донбасс), был прорабом. В 1932 году поступил в Харьковский инженерно-гидрометеорологический институт (ХИГМИ). В 1933—1936 годах в Уралэнерго (Свердловск) он был техником, начальником строительства лабораторного корпуса Уральского отделения Всесоюзного теплотехнического института. В 1936—1939 годах служил в рабоче-крестьянской Красной армии. После работал начальником стройгруппы в системе НКВД. С 5 июля 1941 года был в уже в действующей армии.

С первых дней войны отец на фронте, попал в часть товарища Вовченко (полевая почта № 488) танковой бригады № 81. Оттуда прислал дочери Евгении Юрьевне Шапошниковой (так было написано в адресе, а мне-то было всего 5 лет!) открытку, на которой изображены танки с красной звездой и за ними — воины-лыжники. А написано было вот что:

«Дорогая Женичка! Вот так наши танки и бойцы ходят в атаку на немцев и гонят их с нашей земли, чтобы ты и твои знакомые ребята могли счастливо жить и учиться. Слушайся маму и воспитательницу в садике. Не шали. Целую крепко. Твой папа (дальше — подпись)».

«Дорогая Женичка! Получил я твое письмо и очень был им доволен. Ты стала очень хорошей девочкой, даже писать научилась сама. Будь умницей, слушайся маму. А твою просьбу бить быстрее фашистов я и все бойцы Красной армии исполним. Мы били, бьем и будем бить их до тех пор, пока ни одного не останется на нашей земле, чтобы ты, Женичка, и все-все ребята нашей страны могли счастливо жить, веселиться, не зная ни в чем заботы. И когда вы подрастете, вы будете трудиться и вместе со всем советским народом строить счастливую радостную жизнь. А сейчас живите спокойно и не беспокойтесь о нас. О нас и о вас беспокоится и заботится великий дядя — Сталин, он приведет нас к победе над врагом и заботится о том, чтобы вы, ребята, не знали лишений. Пиши, деточка, мне еще письма. Посылаю тебе стихотворение, ты его выучи, и когда я приеду, ты мне его продекламируешь. Целую крепко-крепко тебя, и Вовочку, и маму. Твой папа». (Прислал отец и вырезку из фронтовой газеты за март-апрель 1942 года со своей заметкой о танкистах «Один против десяти», подписанной: «Политрук Ю. Шапошник»).

Насколько я помню, он был веселый, жизнерадостный, озорной человек, спортсмен (член Всероссийского спортивного общества «Динамо»). Войсковым приказом Калининского фронта № 0178 от апреля 1942 года помощник начальника штаба бригады по разведке капитан Шапошник Юрий Николаевич «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награжден орденом «Красная Звезда».

О военных событиях он писал:

«Вот уже 14 дней, как наша часть ведет ожесточенные бои с гитлеровскими захватчиками. Нам приходится иметь дело с отборными войсками Гитлера. Эсэсовцы «der Furer» — так именуется их полк. Они упорно сопротивляются, бросая всю еще оставшуюся у них артиллерию против нас, и особенно минометы. На днях на нас налетело сначала 27, а потом еще 8 штук бомбардировщиков. Около танков наворочали груды земли, но в машины попасть не могли, ни одной даже не повредили. Зато наши «ястребки» и «миги» сшибли двух фрицев. Эх, сколько было радости у нас! 3 фашистских летчика разбились, а один спустился на парашюте. Оказался семнадцатилетним сопляком, перепуган до смерти. Артиллерия у немцев неважная, да и снарядов у них, очевидно, негусто. Методично они бьют ежедневно положенную норму, а затем молчат. Зато наши артиллеристы — это просто прелесть! Здорово они нам помогают. Они не дают покоя фрицам ни днем, ни ночью. Особенно славно работает «катюша», или «раиса», как мы ее называем. У нас в избе хозяйская девчонка лет пяти, и та восхищается: «Мама, мама! «Катюса» заиграла!» Фрицев, правда, она боится: как только налетят — плачет. Все мы настолько привыкли тут, что не обращаем внимания ни на какие обстрелы и бомбежки. Правда, они не очень эффективны, так как попадания очень редки, а за последние дни фрицы, очевидно, не имеют чего бросать и бросают все, что попадется под руку: ручные гранаты, снаряды и просто железные болванки. Они только журчат уж очень противно, а вреда никакого. Воюем мы немного, а ярких эпизодов героических поступков не перечесть. Я веду дневник — когда-нибудь пригодится. Да и вспомнить будет что…»

В декабре 1942 года наша мама получила извещение (№ 106), о том, что отец «в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 30 ноября 1942 г. и похоронен в деревне Крутой Овраг Молодотудского района Калининской области». Подписано извещение командиром части (Павлов…). Вместе с этим извещением маме прислали письмо от 16 декабря 1942 года, подписанное Сергеем Павловским. Он сообщает:

«…Это письмо я пишу с величайшей тяжестью моего сердца, еще тяжелей читать Вам. Но, как ни печально и тяжело, я должен сообщить, что Ваш муж, а мой лучший друг и товарищ Юрий Николаевич Шапошников убит 29 декабря (в письме ошибка, на самом деле убит 29 ноября) 1942 г. при выполнении боевой задачи в период наступления наших войск на... (часть текста зачеркнута, по-видимому, цензурой. — Е. Л.) фронте. Юрий Николаевич, изумительно любивший Родину, беспредельный патриот и защитник родного Отечества, никогда не знал, что такое усталость. Смело и решительно, жертвуя собой, не раз выполнял боевые задачи, своим бесстрашием воодушевлял бойцов в борьбе с кровавым фашизмом. 29 ноября 1942 г. в 16.00 мерзкая фашистская мина, разорвавшаяся над головой пламенного патриота Родины, убила нашего Юру. Дорогая Ольга Павловна (в письме ошибка — нужно «Петровна». — Е. Л.). Мы, друзья и товарищи Юрия Николаевича, похоронили Юру в освобожденном в период нашего наступления… (часть текста зачеркнута, по видимому, цензурой. — Е. Л.). Над трупом нашего Юры, а вашего мужа, мы дали клятву жестоко мстить врагу до полного его уничтожения за смерть любимого человека, друга и товарища, в чем заверяем Вас, Ольга Павловна (Петровна!). С искренним приветом. Сергей Павловский».

И еще одно письмо получила моя мама Ольга Петровна Кожевникова. Отправлено оно 17 января 1943 года из части 5 с полевой почты 2530:

«Здравствуйте, Ольга Петровна! Вместе с Вами мы, танкисты, разделяем скорбь и тяжелую утрату для Вас. Ваш муж, а наш друг, боец и товарищ Юрий Николаевич Шапошник погиб героической смертью на боевом посту в борьбе с немецкими захватчиками. Да, Ольга Петровна, Вы и Ваши дети можете гордиться своим Юрием. Он работал разведчиком и до последнего дыхания не знал страха в борьбе с кровожадным врагом. Он был храбр, смел и беспощаден к врагам. Он погиб в д. Урдож (Урдот, Урдон (?). — Е. Л.) при выполнении боевого задания по разведке от случайной мины врага. Его труп мы похоронили с почестью в д. Крутой Овраг и поклялись над его могилой беспощадно мстить фашистскому отродью за любимого товарища, за все жертвы, муки и страданья нашего советского народа. Мы, как и Юрий, будем бить вшивых фрицев со всей силы до полного их уничтожения. Юрий — мой друг, начиная с Челябинска до последнего дня его жизни. Мы с ним прощались, когда он шел последний раз в разведку, я эвакуировал его горячий труп с поля боя. Жаль расставаться было с другом, но войны без жертв не бывает. Документы и вещи Юрия высылаем. Желаю Вам мужества, сил, здоровья и плодотворной работы на благо Родины. С приветом. Подпись: «Н. Д. Ереми…» (Ерёмин, Ерёменко — непонятно. — Е. Л.)».

А мама осталась одна с двумя детьми — шести и двух лет. Работала она тогда научным сотрудником Восточного углехимического института (ВУХИН). Она вырастила нас, дала нам высшее образование. А как нелегко это было — поднимать детей во время войны, да и после ее окончания! Жили мы на пятом этаже шестиэтажного дома в небольшой трехкомнатной квартире на углу улиц Ленина и Толмачева, 41/16, кв. 11, куда вселили эвакуированных из Киева родственников (маминого брата с семьей) и незнакомых нам людей из Ленинграда (трех человек). И нас четверо. Ну, в тесноте, да не в обиде. Жили дружно, старались помогать друг другу. А трудно было очень. Перестал работать водопровод, а зимой — и отопление. За водой ездили с ведрами на саночках на колонку за три квартала (на улицу Тургенева). Бывало, что и прольем половину, пока довезем до дому. Спали в верхней одежде. Грелись у печки-буржуйки, которая стояла в кухне, где собирались все обитатели квартиры. Маме иногда давали уголь и еще «химические грелки».

У меня сохранились воспоминания о необыкновенном лакомстве, которое мы, дети, очень любили: картофельные очистки никогда не выбрасывали, а сушили или жарили на печке. Какими вкусными были эти очистки, как аппетитно они хрустели! Вместо чая заваривали сухую морковь. Вместо сахара иногда бывал сахарин. Стояли часами в огромных очередях (от угла Первомайской — Толмачёва до Ленина — Толмачёва) за хлебом, за мукой, которые выдавали по карточкам. И не дай Бог потерять эти карточки! С одеждой было плоховато, так как мама поменяла многие вещи на продукты. Помню, что зимой в школу в первый класс я ходила в каких-то ватных, сшитых мамой «чунях», которые вставлялись в галоши. Иногда для тепла обматывали ноги газетой. А летом мы, дети, собирали на газонах крапиву и лебеду. Это была наша работа. Из них варили суп. Хорошо, что маме на работе выделили участок земли за городом. Там мы сажали картошку, окучивали ее, потом все вместе собирали. А еще помню, какие вкуснейшие маленькие булочки с кусочком сахара выдавали нам в школе на перемене. Дома такого не было.

Так вот потихоньку мы росли, учились, потом трудились. Мамы нашей уже нет с 21 мая 1994 года. Она трудилась долго, сколько могла, даже когда вышла на пенсию. И все на одном месте — в институте ВУХИН. Награждена орденом «Знак Почета» и медалями («За доблестный труд в Великой Отечественной войне», «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения Ленина», «ХХХ лет Победы в Великой Отечественной войне», «Ветеран труда»), значком «Отличник соцсоревнования». До конца жизни мама самоотверженно помогала нам, своим детям. Когда появились внуки, а затем и правнук, всегда заботилась о них.

Еще со студенческих лет меня не оставляла мысль найти могилу отца. Не знала, с чего начать, к кому обратиться. Помогла моя двоюродная сестра москвичка Ирина Валентиновна Кожевникова. Она отыскала адрес Ржевского районного комитета ВЛКСМ (деревня Крутой Овраг, где похоронен отец, находится в Ржевском районе)…

Вскоре я получила письмо, подписанное секретарем — зав. отделом учащейся молодежи и пионеров Ржевского РК ВЛКСМ Т. Иваненко. На письме была дата — 16 июля 1973 года. Мне сообщали, что по данным Ржевского горвоенкомата Ю. Н. Шапошник, капитан управления 81-й танковой бригады, погиб 30 ноября 1942 года в деревне Крутой Овраг, перезахоронен в братской могиле в деревне Овчинники Мигуновского сельсовета. Расстояние от Ржева до деревни Овчинники — 65 километров. Есть сообщение автобусом Ржев — Селижарово, до деревни Климово — 50 километров, дальше — попутным транспортом. Советовали обратиться в Ржевский горвоенкомат, возможно, у них найдется транспорт.

И я решилась.

Получила «добро» от мужа, мамы, дочки и в августе 1973 года выехала в Москву, оттуда прибыла в город Ржев, в горвоенкомат.

Принял меня начальник 4-го отделения майор Василий Маркович Черкес. Он показал мне свое детище — музейную экспозицию, посвященную сражениям за Ржев. Осенью 1942-го здесь шли жестокие бои. Оказалось, Ржевский район стал центром отвлекающей операции (кодовое название «Марс»). Я узнала об этом недавно из газеты «Труд» за 19 декабря 2004 года, где была опубликована беседа корреспондента Сергея Турченко с ведущим сотрудником института военной истории Минобороны России кандидатом исторических наук полковником в отставке Борисом Невзоровым. Замысел операции состоял в том, чтобы одновременно с контрнаступлением под Сталинградом провести наступление на Северо-Западном, Калининском и Западном фронтах, сковать там противника и привлечь на эти направления его дополнительные резервы.

Под Ржевом погибло более ста тысяч человек (современные данные — около двух миллионов человек). На территории района находятся 42 братские могилы, из них три — в Ржеве.

В горвоенкомате есть картотека на 71 тысячу погибших воинов. В том числе есть карточка капитана Ю. Н. Шапошникова.

В братской могиле у деревни Овчинники захоронено 940 человек (из них 908 — неизвестные). На могиле в 1958 году установлена скульптура: коленопреклоненный воин с автоматом (автор — Сташковский).

В 1954—1956 годах в эту братскую могилу были перенесены останки одиночных воинских захоронений из восьми населенных пунктов, в том числе и из деревни Крутой Овраг.

Майор Черкес связался по телефону с председателем Мигуновского сельсовета (кажется, Анной Николаевной Цветковой) и предупредил о моем приезде.

На местном рынке я купила огромный букет живых цветов (почему-то мне не захотелось покупать венок) и села в автобус Ржев — Селижарово.

Конечно, своим букетом вызвала недоуменные взгляды и вопросы пассажиров. Когда же они узнали о цели моей поездки, то окружили меня трогательным вниманием и заботой.

На 50-м километре мы с тремя попутчиками вышли из автобуса и прошли примерно два километра до реки, где надо было ждать паром для переправы на другой берег. Это была Волга! Но какая же она узенькая в этом месте, здесь ее верховье, оказывается! Мои замечательные попутчики проводили меня до сельсовета. А одна женщина, помню, не ушла до тех пор, пока не убедилась, что меня отвезут в Овчинники. До места, как оказалось, надо ехать еще 10—12 километров. Добирались мы с водителем, молодым парнем, на грузовичке, кажется, полуторатонке. Что это была за дорога! По сути дела, проселочная, почти непроезжая. В одном месте наш грузовичок застрял в громадной луже. Потребовалось немало усилий шофера, чтобы вытащить машину. Наконец приехали, и я пошла искать библиотекаря Марию Александровну Ершову. Овчинники — деревня небольшая, дворов 25—30. Но есть больничка, начальная школа (неизвестно, что осталось там теперь).

Как меня прекрасно приняла Мария Александровна! Мы с ней сходили к могиле — она была очень запущена, памятник требовал ремонта. У школьников, шефствовавших над памятником, шли каникулы. Я все прибрала, положила цветы. Удивительно, что за такую длинную дорогу цветы почти не завяли. В Ржеве я заметила, что памятники выглядят неухоженными, и там и здесь одна картина. Наверное, это потому, что было лето, август, когда люди заняты домашними хлопотами.

На другой день с утра мы с Марией отправились в деревню Крутой Овраг (это примерно 5—6 километров). По пути прошли через две почти брошенные деревни. Я спрашивала стариков, помнят ли они те времена, показывала фотографию отца. Мне рассказали, что перед наступлением наших войск всех жителей эвакуировали. Помнят только, что в деревне Ведено находились мастерские по ремонту танков. Там до сих пор находят много деталей.

А деревни Крутой Овраг не существует теперь вообще. Остался лишь один полуразрушенный дом. Мария пояснила, что где-то здесь был походный госпиталь, и рядом с ним хоронили умерших от ран. Место, где были могилы, хорошо заметно. На нем выросли деревья. Я срезала веточку и взяла земли с могилы. Здесь я заметила, что впереди виднеется поле или поляна. Затем какие-то кустарники, а дальше снова широкое поле. Когда я приблизилась к этим кустарникам, то поняла, что раньше тут были окопы. Это было понятно по тому, что располагались они правильными зубчатыми линиями. А кустарник разросся за долгие годы на земле, густо политой кровью наших бойцов.

Вот так я побывала на месте гибели моего отца.

Обратно из деревни Овчинники во Ржев я добиралась с приключениями. Сначала хотели отправить меня в телеге на лошадке к автобусу. Но повезло. В местную больничку приезжали с инспекцией врачи из Ржева, вот с ними я и доехала до города, а потом и до Москвы.

Потом мы еще долго переписывались с Марией Ершовой, поздравляли друг друга с праздниками. Я очень благодарна ей за гостеприимство, за помощь и поддержку в моих походах, за ее доброе сердце. Благодарна всей ее семье.

Переписка, к сожалению, заглохла, и не знаю, живут ли эти люди там же или переехали. Да и жива ли сама деревня Овчинники? Уже в начале 1970-х она выглядела далеко не цветущей, а что сейчас — трудно представить.

Много раз собиралась я побывать там. Хотелось мужа свозить, брата, детей. Да так и не получилось. А сейчас уже и возраст не тот. Хотелось бы узнать, как там сохранились братская могила, надгробие, кто за ними ухаживает.

Очень хотелось бы узнать о судьбе Героя Советского Союза Георгия Горшкова (к сожалению, не уверена, что правильно пишу его имя, он уроженец деревни Слепушкино Наро-Фоминского района). У нас сохранилась фотография, на которой мой отец рядом с этим человеком. На обороте снимка — надпись: «На память Юре от Жоры. 24/Х-41. Горшков». По имеющейся информации, он погиб в июле 1942 года.

Несколько раз я порывалась написать участнику Ржевского сражения писателю Вячеславу Кондратьеву и корреспонденту Елене Ржевской. Но, к сожалению, так и не решилась. Как-то неловко было беспокоить таких людей своими личными проблемами.