Литературно-художественный и публицистический журнал

 
 

Проталина\1-4\18
О журнале
Редакция
Контакты
Подписка
Авторы
Новости
Наши встречи
Наши награды
Наша анкета
Проталина\1-4\16
Проталина\1-4\15
Проталина\3-4\14
Проталина\1-2\14
Проталина\1-2\13
Проталина\3-4\12
Проталина\1-2\12
Проталина\3-4\11
Проталина\1-2\11
Проталина\3-4\10
Проталина\2\10
Проталина\1\10
Проталина\4\09
Проталина\2-3\09
Проталина\1\09
Проталина\3\08
Проталина\2\08
Проталина\1\08

 

 

 

________________________

 

 

________________________

Борис Карташов

 

 

Через козни хмеля и бездушия

 

Эти рассказы посвящены одной из самых трагичных страниц современной России — так называемой Первой чеченской войне, которая в середине девяностых унесла сотни тысяч жизней. Борис Карташов, автор рассказов, определил свое отношение к теме коротко и ёмко — «правда о той войне».

 

Он сам в этой войне не участвовал, но близко к сердцу принял всю кровавую неразбериху, бестолковщину в действиях, а порою и в бездействии, из-за чего были бесчисленные ненужные жертвы. В чеченской баталии принимал участие сын писателя Сергей Карташов. Он воевал там с февраля по июль 1995 года. Еще в еланской «учебке» (Еланские лагеря под Камышловом) он получил звание младшего сержанта. Когда начались боевые действия в Чечне, ему предстояло отбыть в город Чебаркуль, где создавалась сводная бригада самоходных установок, там стал командиром САУ. По словам отца Бориса Пантилимоновича, тогда, в сумбурные годы, повестка воспринималась как бедствие. Даже сами офицеры отдавали военные билеты родителям призывников, чтобы те по возможности хотя бы как-то смогли удержать детей до поры, пока не упорядочится все и не кончится эта мясорубка. Мать Сергея тоже получила такое предупреждение, но Сергей категорически отказался, заявив: «Как же я буду жить: ребята — на войну, а я — в кусты». Уже тогда проявились его лучшие человеческие качества.

 

Еще по дороге к боевым действиям колонну самоходок разгромили, сгорела штабная машина. Была сформирована новая боевая группа, буквально из тех, кто уцелел. В одном из боев Сергей получил контузию.

За отвагу, самоотверженность и личное мужество сержант Сергей Карташов награжден медалями Суворова и Жукова. Сейчас он живет в Екатеринбурге, кандидат в мастера спорта по боксу, женат, воспитывает дочь и двух сыновей.

 

Творчество Бориса Карташова уже знакомо читателям «Проталины». В его художественно-документальной прозе показаны многие изломы нашей истории. Сам он родился в 1951 году на севере Свердловской области в многодетной семье. Родители были раскулачены и отправлены в ссылку из Крыма на Урал. Случилось это еще в 1930 году. В «Проталине» были опубликованы две подборки рассказов «Вольные дети с улицы Победы»* и «Территория гонимых»** о жизни уральского поселка под названием «220 квартал», где прошли детство и юность автора.

 

Как и героям рассказов, Карташову пришлось преодолеть многое. Он окончил лесотехнический техникум, Высшую партийную школу при ЦК КПСС — факультет журналистики. Служил на китайской границе в Читинской области. Работал инженером в леспромхозе, инструктором Советского райкома КПСС в Тюменской области, журналистом в районной газете «Путь Октября», последние двадцать лет — директором типографии в городе Советском. Там он живет и сейчас.

 

* Карташов Б. Вольные дети с улицы Победы // Проталина. 2010. № 3–4 (10–11).

** Карташов Б. Территория гонимых // Проталина. 2012. № 1–2 (16–17).

 

 

Кружка

 

Вторую неделю батарея самоходных артиллерийских установок, в которой я, сержант Кондрашов, служу командиром САУ, с удвоенной энергией мотается по дорогам Чечни. Радость у солдат неподдельная — объявили тотальную охоту на басаевцев.

Вот и сейчас с ходу рванулся в бой. Корректировщик выдал по рации координаты нахождения боевиков. И закрутилось. Не успели сделать пару выстрелов, как с высотки прилетает подарок — это мина. За ней вторая, третья… Слава богу, промазали. А я у ствола орудия, глазом уже в прицеле. Наводчик крутит рукоятки поворотного и подъемного механизмов. Вот-вот лопнем от напряжения: гильза зашла, клин закрылся, блокировку сняли. Надо стрелять! Близко опять разрыв. Жму на кнопку. Выстрел! В прицел наблюдаю наш разрыв, видно, как оседает пыль от краснозема. Еще один снаряд — туда же, в это облако. Разрыв. Ответа нет. Значит, попали!!! Спрыгнул с орудия, весь в поту, трясусь.

Устал... День прошел, хочется есть. Вокруг полнейшая тишина. Только сейчас замечаю, что начинает темнеть. Однако надо подготовиться к ночевке. Орудие приказал отвести в кювет — хоть какая-нибудь защита. Снаряд в стволе оставил, гильза — на лотке, радиостанция — на приеме. Посадил дежурить наводчика за прицельные приспособления впереди башни, ракетницы ему дал. В случае чего — огонь на поражение; те же «мухи», гранаты — все у него под рукой. Механику-водителю сказал сидеть на месте, в готовности к маневру, и жевать, не выходя с места. Вроде все предусмотрел. С остальными сели трапезничать в боевом отделении, вкушать сухпай.

Галеты дерут горло.

— Чайку бы горячего, — жалобно ноет рядовой Князев.

Киваю головой в знак согласия, хотя понимаю, что нарушаю приказ — огня не разводить. А как жрать ту же тушенку прикажете? Галеты что, водой из канавы запивать?

— Ты подальше от установки разводи костерок-то. Да прикрой огонь листом фанеры, все не так видно будет, — советует Князеву ефрейтор Сизов.

Через полчаса котелок кипятка уже готов.

— Подставляйте кружки, — командую.

Ефрейтор ставит четыре кружки.

— А где пятая? — вопросительно смотрю на Сизова.

Тот, недовольно бурча себе под нос, плетется к костру за вещмешком, где хранится походная посуда. Темнота полностью окутала местность. Чертыхаясь, Сизов копается в вещмешке. Слышен его хрипловатый голос:

— Где эта чертова кружка?

Чиркает спичкой. Маленькое пламя освещает его лицо. Раздается сухой щелчок, и Сизов ничком падает на мешок. Все замерли. Дошло — выстрел! Через мгновение задраиваем люк самоходки.

— Снайпер, — сипит от страха Князев, — откуда он? Сизаря снайпер наповал… — продолжает сипеть он.

Меня бьет колотун. Беру рацию, но никак не могу включить. Наконец получается. Вызываю старшего офицера батареи. Сквозь шум слышу его голос:

— Почему не отдыхаете, сержант?

— У нас двухсотый, товарищ капитан.

— Что?! Когда?! — голос офицера переходит в крик.

— Ефрейтор Сизов. Кружку хотел достать из мешка, темно было… спичку зажег… — лопочу, — снайпер, это был снайпер… — и я отключаюсь, прерывая разговор.

Вот уже неделю наш расчет держат в резерве. Все время рядом с экипажем крутится «контрик», выматывая своими дурацкими вопросами. А меня все время мучает мысль, а если бы сам полез за кружкой? Как объяснить потом родителям Сизова, что это роковое стечение обстоятельств? Да… смерть не выбирает! На его месте мог оказаться любой из нас. Дальше думать не хотелось…

А еще через три дня, благодаря усилиям общественности в лице московских правозащитников и мудрых отцов-командиров, была дана команда остановить операцию по ликвидации «чехов», как наши называли чеченцев-боевиков. К этому времени банда беспредельщиков была уже загнана в горы. Личному составу российской армии было приказано активных действий не вести. Начиналось очередное «перемирие», во время которого чеченские снайперы продолжали выщелкивать наших солдат.

 

Медаль

 

Приказ занять позицию недалеко от этого горного села поступил утром. С утра же командир батареи Сидоров начал воевать с водкой. Вернее, приступил к ее уничтожению. К обеду он уже одерживал победу ноль пять литра в свою пользу. На ногах капитан еще держался, но речь уже подводила. И вместо «приказываю», говорил «плиазую». К вечеру же, когда батарея разместилась в назначенном месте, Сидоров сдался на милость Бахуса и завалился спать.

Младший сержант Серёга Баранов, командир самоходной артиллерийской установки, чертыхался, так как местом ночлега комбат выбрал именно его машину. Все бы ничего, но лишнего места в самоходке просто не было. Посовещавшись, экипаж дружно натянул брезент над небольшим углублением рядом с дорогой и улегся отдыхать.

Сержант спал в шлемофоне: неудобно от постоянного попискивания в ушах, зато голова в тепле и все время на стреме. Снились дом, родители, любимая овчарка Джесси. Все такое знакомое, родное. Неожиданно в ушах раздался треск, затем — знакомый голос офицера:

— Комбату третьей батареи координаты… обработку квадрата начать через тридцать минут. Об исполнении доложить в… часов… минут.

И вот картина. Баранов лезет в машину. Его обдает запахом перегара.

— Капитан, капитан, — трясет Серёга за плечо мертвецки пьяного командира.

Реакции ни-ка-кой. Он остервенело хлещет по щекам. Тщетно! От бессилия сержант чуть не плачет.

В наушниках опять голос майора — тот приказывает доложить обстановку. Шмыгнув носом, Серёга уже, как может, спокойно докладывает о готовности батареи. Затем от имени командира по рации приказывает остальным трем установкам открыть огонь по целям. Его экипаж уже в машине — на местах. Комбата спихнули на пол — даже не хрюкнул. Команда «Огонь!». Начинается какофония от разрывов снарядов. Кажется, что земля ожила и стонет от боли.

Постепенно обстрел стихает. Вдалеке ухнуло еще пару раз, и наступает неожиданная тишина.

Все, отбой! Солдаты один за другим выползают на воздух, нервно курят прямо на земле. Слов нет, одна усталость. Еще один бой позади.

Серёга с экипажем идет досматривать сон в импровизированную землянку. Но, увы… заснуть не получается. Нестерпимо начинает ныть голова. Сигарета за сигаретой. Вот и рассвет.

Из люка появляется голова комбата. Он испуганно озирается по сторонам. Кое-как спрыгивает с машины.

— Это… мы где? Ты, слышь… извини, сержант, сломался я. Водка проклятая. Операция что ли была? Кто командовал-то? Меня не заложили?

Весь монолог — чистая скороговорка. Взгляд затравленный, просительный. Такой взгляд Баранов видел у соседа — дяди Миши, когда тот после буйной пьяной ночи, драки с женой и сыном возвращался домой из милиции. Но прежде чем зайти к себе, обязательно стучался к соседям узнать, что он натворил в этот раз.

Злость на командира как-то сама собой прошла.

— Да ладно, товарищ капитан… Все обошлось. Правда, пришлось за вас покомандовать, — Серёга нервно улыбается, — но вроде бы обошлось. Майор, по-моему, не понял, кто ему докладывал. Он, наверное, считает, что это были вы.

Комбат нервно теребит шлемофон, затем вызывает штаб. Слушает микрофон, изредка вставляет «есть, так точно, будет рапорт». Обессиленно садится на землю и начинает то ли плакать, то ли истерически смеяться:

— Долбанная служба, долбанная Чечня, долбанная жизнь, — выговаривает он. — Уволюсь к чертовой матери, пока не спился совсем, — посмотрев на сержанта, добавляет: — Спасибо тебе, солдат. Я этого никогда не забуду.

…Спустя год, на гражданке, когда сержант Баранов сочетался законным браком с любимой девушкой, военком от имени президента России вручил ему медаль Суворова за проявленное мужество и отвагу во время наведения конституционного порядка в Чеченской республике. Рапорт о его награждении написал командир батареи. Уже через месяц после вышеописанных событий он погиб от шальной пули майора — своего земляка и собутыльника.

 

Дезертир

 

О том, что их командировка в Чечне скоро закончится, старший сержант Василий Петров узнал от знакомого писаря из штаба дивизиона.

— Приказ уже подписан, готовьтесь, — радостно сообщил ему ефрейтор. За эту весть он получил пятилитровую канистру со спиртом, добытую в том же штабе.

И действительно, комбат вскоре вызвал счастливчиков, занесенных в список, поздравил их с успешным завершением командировки и приказал, пред тем как покинуть часть, собрать и сдать в специальное хранилище в Ханкале все бесхозное стрелковое оружие и боеприпасы. Набрался полный кузов ГАЗ-66. Петров добросовестно сделал опись собранного арсенала.

Груз отправился по назначению. Прапорщик в засаленном камуфляже, заглянув в кузов прибывшей машины, приказал свалить «все это барахло» в старый ангар. Сержант попытался сунуть ему опись, но тот отмахнулся. Матеря свое командование, вспоминая бога и его мать, бардак и преступную халатность, машину все-таки разгрузили.

— Можно было половину продать местному населению, и никто бы не заметил, — грустно пошутил рядовой Данилин.

— Или бы не захотели заметить этот бардак, — задумчиво добавил Петров, борясь с искушением прихватить пару гранат с собой. Пересилил себя и вышел из ангара.

До Моздока добирались вертушкой. Дальше до Минеральных Вод поездом, а потом организованной группой направились к себе в родную часть, дислоцированную на Урале.

К удивлению Петрова, оказалось, что одновременно с ними закончилась командировка и у командира дивизиона подполковника Бикбулатова. Он на всякий случай погрозил кулаком своим подчиненным на перроне вокзала и отправился в купейный вагон. Рядовые же — в плацкартный, согласно проездным документам.

Ехали весело: вначале выпили заначенный спирт и проспали сутки. Затем уничтожили сухпаек, полученный на неделю вперед. Опять спали. А когда за окном стали мелькать родные уральские пейзажи, Чечня уже казалась чем-то далеким и нереальным.

…Бригада встретила их безразлично. Вернее, никак не встретила. На железнодорожном вокзале не было даже патруля. Да и какой патруль будет дежурить в два часа ночи здесь? Пешком добрались до казарм и разбрелись по своим подразделениям.

Дневальный равнодушно показал на пустующую кровать, совсем не удивившись незнакомому сержанту. Видимо, Петров был не первый, кто вот так, ниоткуда появлялся ночью. Их узнавали по усталому взгляду, шаркающей походке и запаху. Эти с войны!

Впервые за последние полгода Петров собирался спать по-настоящему — в кровати, под простынями и на подушке. Разделся до трусов, снял тельник и улегся. Положил голову на белоснежную подушку, погладил ее (надо же, мягкая и пахнет цветами) и провалился в темноту.

Сквозь сон услышал, как прокричали «Подъем!». Давно он не слышал этого автора, такой родной показался… Улыбнувшись, не открывая глаз, перевернулся на другой бок. Рядом пыхтели, разговаривали. Шепот «с Чечни, что ли?» заставил его приоткрыть веки. Розовощекий белобрысый рядовой вопросительно и с любопытством смотрел на него.

— Нет, с курорта, — пошутил Петров, встал и отправился умываться.

В военном городке все было, как и до командировки. Туда-сюда сновали солдаты, с озабоченными лицами передвигались прапорщики и офицеры, даже дворняжка по кличке Цезарь все так же крутилась у солдатской столовой.

Плотно позавтракав, отправился искать своих однополчан, с которыми судьба свела его в Чечне. Все нашлись в штабе бригады.

Дождавшись своей очереди в кабинет начальника общего отдела, зашел. Доложил:

— Старший сержант Петров, прибыл из командировки.

— Документы, — потребовал капитан, не поднимая головы.

Сержант достал все бумаги, какие у него были, и положил их на стол.

Офицер бегло просмотрел:

— Ну что, солдат, с возвращением живым и здоровым. Ты свой долг перед Родиной выполнил. Адаптируйся пока, через месяц будут готовы документы на дембель. Жди. Да, зайди в штаб батальона, представься новому командиру, он из вновь назначенных будет.

Василий вышел в коридор, где его тут же окружили друзья.

— Чем займемся? — ефрейтор Казаринов хитро улыбался, — есть у меня еще одна непочатая фляжка со спиртом.

— Ах, ты… — загудели вокруг.

— Зато какой сюрприз для вас! Поэтому и спрятал до лучших времен. Вот они и наступили.

Дружной гурьбой двинулись в казарму за неожиданным подарком. Затем, затаившись в ближайшем лесочке, недалеко от спортплощадки, где молодежь отрабатывала на турнике «выход силой» и «подтягивание», принялись уничтожать приятный сюрприз. Через пару часов, обсудив все насущные дела, навалявшись на зеленой травке, стали разбредаться по своим казармам.

Петров лениво двигался по гравийной дорожке в батальон. У дежурного поинтересовался, где находится командир. Тот объяснил. Постучавшись в дверь, вошел. За столом сидел майор, развалившись в кресле. Не дав сказать слова, отрывисто бросил в лицо сержанту:

— А, дезертир объявился. Я уже вызвал патруль из комендатуры, ты арестован.

От услышанного у Петрова полезли глаза на лоб.

— Что, надоело сидеть у мамки под юбкой? Солдаты, можно сказать, кровь проливают, наводя конституционный порядок в Чечне. А ты, значит, вместо командировки решил домой слинять?

— Вы что, белены объелись? Я полгода духов гонял по горам. Это вы здесь задницу грели на кресле, — Петрова понесло, — сам-то бывал там?

— Да ты еще и пьян, — принюхавшись, взвизгнул майор, — ну, срок ты себе уже заработал!

Дальше все происходило как в тумане. Ворвался патруль с наручниками. Как из небытия в кабинете возник силуэт подполковника Бикбулатова. Но, получив неожиданный удар по голове чем-то тяжелым, Петров отключился.

В себя пришел он уже в больничной палате. Нестерпимо болел затылок. Он медленно приоткрыл веки. Четкости в глазах не было — все плыло. «Как после контузии! Вот не думал бы, что здесь, за тысячи километров от боев, можно испытать такое», — пронеслось в голове.

Наконец четкость стала восстанавливаться, и опять из ниоткуда появился командир дивизиона.

— Очнулся, воин? — поинтересовался он. — Что же ты расслабился? В горах выдержка была стальной, а тут сорвался. Давай поправляйся. Уже есть приказ о твоем увольнении в запас. — Подполковник направился к двери и, остановившись, добавил: — Да, и ты представлен к награждению медалью Жукова.

— А как насчет, что мне припаяли дезертирство? — спросил сержант.

— Забудь. Все нормально. Этот майор, когда принимал батальон, поинтересовался у твоего ротного, куда ты делся? Тот и пошутил, мол, домой рванул, испугался. Вот майор и проявил бдительность, не согласовав ни с кем. В списках есть, а в наличии нет. Вы же попали во вновь созданный сводный полк. Там со всего округа солдаты были. Вот и получился — числился в двух воинских частях.

— А вы как здесь?

— Как я в твоей части оказался? — засмеялся подполковник, — да вот лично решил посмотреть, как вы устроились. А тут ты пьяный дебоширишь.

— Так что мне за это будет? Мы же немного…

— Поговорил я с майором на эту тему. Он, чтобы косяк свой не афишировать, забудет и про этот, — помолчал и добавил: — А от командировки в Чечню он в свое время откосил: принес справку о какой-то страшной болезни. Я ему и об этом напомнил.

Через месяц на плацу их провожал домой, на дембель, весь батальон. Играл марш «Прощание славянки». Старшему сержанту Петрову почему-то хотелось плакать.

 

Кукла барби

 

— Я родила ее, когда мне было за сорок. Так жизнь сложилась. Она всегда была очень ласковая и тихая девочка. С рождения. В роддоме подала голос только после шлепка акушерки. Спокойно вела себя с самого младенчества: пососет грудь и спать. Головку стала рано держать, садиться тоже… И всегда внимательно смотрела на окружающих, словно хотела всех запомнить.

Марина Петровна, моя случайная собеседница, немного задумалась и продолжила:

— А когда Оля научилась ходить, играла только в «маму и дочку». При этом «дочкой» могло быть что угодно: палочка, завернутая в тряпочку, голый пупс или столовая ложка. Оля постоянно разговаривала с ними на правах «мамы».

Пожилая женщина с любовью смотрела на фотографию, которую держала в руках. Со снимка глядела девочка лет пятнадцати, с короткими косичками и конопушками на курносом носу. Марина Петровна казалось усталой и спокойной. Особенно это подчеркивал ее взгляд — с затаенной болью, но какой-то сдержанный, нездешний.

— Ласковая была, всех жалела, а справедливая — до крайности. Однажды принесла домой полудохлого воробышка, которого из рогатки подбили дворовые мальчишки. Он прожил всего несколько часов, но Оля ни на секунду не оставляла попытки его спасти: согревала своим дыханием, закутала в детское одеяльце, баюкала. Когда же бедная птичка закатила глазки и затихла, еще долго не хотела верить, что птичка умерла. Но, знаете, она не плакала. Просто поджала губки и уставилась в одну точку. Так и просидела до вечера, не проронив ни слова. Наутро, выйдя во двор, увидела хулиганов-мальчишек, побежала к ним и стала их лупить… штакетиной от забора. Потом, правда, пришлось объясняться с их родителями.

Любимая игрушка была кукла Барби. Как-то поинтересовалась — почему именно Барби, а не наши — отечественные? Услышала оригинальный ответ: «У нее такие красивые туфельки, платье, бантики в волосах. Таких у нас не встретишь… и не купишь».

Практичная, все понимала по-взрослому. Хотя было тогда ей всего двенадцать лет. Может быть, поэтому с восьмого класса стала подрабатывать со мной на пару — я «челночница» была. Ну и она моталась со мной в бывшие «братские» республики и ближнее зарубежье. Пропускала занятия, конечно. Директор грозился выгнать из школы. Но вскоре он в больницу попал (какие-то отморозки напали на него на улице, избили и ограбили), и об исключении Оли никто не вспоминал.

Да, забыла сказать, мужа у меня никогда не было — не судьба. Мужики были, но все какие-то временные, недомовитые. Да и дочка к ним была совершенно равнодушна. В общем, ко двору ни один не прибился.

Вскоре переехали в Краснодар — там умерла дальняя родственница, и мне достался ее домик на окраине города. Олюшка совсем стала взрослой, рассудительной. Красотой, правда, не блистала, но ума — палата. Я всегда советовалась с ней — на каком рынке торговать, по какой цене, платить ли за «крышу» тому или иному бандиту. Дочка давала обстоятельные и дельные советы. Наш малый бизнес процветал.

Спортом стала заниматься. Ходила в секцию по стендовой стрельбе. И там проявила себя с лучшей стороны. Чемпионкой стала. Вот только с тренерами и товарищами по команде ей не повезло. Постоянно все придирались к ней, даже насмехались… по поводу отсутствия ухажеров. Ушла она из этой секции к другому тренеру. Там ее уважали и хвалили. Домой стала приносить деньги. За призовые места. Иногда даже в иностранной валюте, говорила, что это спонсоры дают. Медалей было много. Они до сих пор висят на стене в доме. Часто уезжала в командировки. Бывало, вернется через неделю, а бывало, и месяца три ни слуху ни духу. Куклу свою, Барби, всегда с собой брала. Говорила, она ей приносит удачу. Приедет усталая, нервная. Я уж на цыпочках по комнатам хожу, не дай бог, заругается. Отойдет через пару дней, и опять все идет по-старому: я на рынке торгую, она любимым спортом занимается.

Последний раз уехала полгода назад. Сказала, что в последний раз выступает на соревнованиях и, если займет первое место, много денег заработает. И пропала. А недавно пришла повестка из прокуратуры. На допрос вызывают. Говорят, о каких-то «белых колготках»*** хотят побеседовать. И просили принести фотографию Олюшки. А у меня только школьная есть. Не любила она сниматься, нефотогеничная была…

Мы сидим на скамейке недалеко от здания городского суда и прокуратуры и ждем, когда нас вызовут. Марину Петровну по делу девушки-снайпера, воевавшей на стороне бандформирований на Кавказе, меня в качестве потерпевшего — мой сын погиб от пули обвиняемой...

 

*** Так в наших войсках называли женщин-снайперов, чеченских наемниц. Как правило, это были те, для кого «деньги не пахнут».

 

 
   
 

Проталина\1-4\18 ] О журнале ] Редакция ] Контакты ] Подписка ] Авторы ] Новости ] Наши встречи ] Наши награды ] Наша анкета ] Проталина\1-4\16 ] Проталина\1-4\15 ] Проталина\3-4\14 ] Проталина\1-2\14 ] Проталина\1-2\13 ] Проталина\3-4\12 ] Проталина\1-2\12 ] Проталина\3-4\11 ] Проталина\1-2\11 ] Проталина\3-4\10 ] Проталина\2\10 ] Проталина\1\10 ] Проталина\4\09 ] Проталина\2-3\09 ] Проталина\1\09 ] Проталина\3\08 ] Проталина\2\08 ] Проталина\1\08 ]

 

© Автономная некоммерческая организация "Редакция журнала "Проталина"   15.01.2017