***
Морозный вечер в дальней слободе.
Стучат печной заслонкой в коридоре.
Я так привык к гостиничной юдоли,
к пустым карманам, хлебу и воде.
Уже ушел последний самолет.
Стекло, звеня, откликнулось мотору...
А женщина, задергивая штору,
еще вдали надеется и ждет.
Над городом, у яркого окна,
она стоит — красива, как и прежде,
в который раз доверившись надежде...
Морозный вечер. Улица темна.
...Ну, хорошо — приеду, позвоню.
Придвину чай. Скажу, что рад увидеть.
И фразу — «Ничего у нас не выйдет» —
поспешною ладонью заслоню.
И разомлею, словно от вина,
под старый диск с мелодией несложной,
и так тепло за шторою надежной —
еще какого смысла и рожна?
Но мысль другая выстудит меня —
ее не скрыть от пристального взгляда —
себя теплом обманывать не надо.
В полуогне — лишь видимость огня.
И я очнусь: «Прости, пора идти».
В дверях закатит ветер оплеуху
и озорно помчится что есть духу
через газон, трамвайные пути...
Все злее вечер...
Но предрешено,
что вспыхнет день: идущие упрямы!
Так пусть меня распятьем черной рамы
благословит угасшее окно.
***
Какое-то странное лето —
Грозою не пахнет давно.
И облако серого цвета
с утра застилает окно.
И так безобидно, несмело
вдали зеленеет ветла
о том, что весна отшумела,
а осень еще не пришла.
Как тихо и нудно сегодня!
Куда ты ни глянь и ни плюнь —
глухая пора межсезонья
затмила собою июнь.
Неужто и впрямь несвободен —
игрою, не стоящей свеч,
опять оправдается полдень,
чтоб в серые сумерки лечь?
И солнце, проспавшее где-то,
досаду не выжжет дотла?
Какое-то странное лето —
ни гроз,
ни дождей,
ни тепла...
***
Ни кручины,
ни песни не стою.
Я не рыцарь на белом коне...
Просто ты, покружив за мечтою,
забрела отдышаться ко мне.
У меня
на распутье холодном
ни коня,
ни златого щита,
ни копья, пред которым с поклоном
отворяли бы все ворота.
И устало меня не вини ты,
что все там же —
с утра дотемна, —
на суровом, как правда, граните
высекаю свои письмена.
Ты прочти
в упреждающих строках —
хоть и кривы они, и грубы, —
что на всех проторенных дорогах
нет ни славы,
ни вещей судьбы.
Впрочем, господи, —
вольному — воля...
Уж не рыцарь ли мчит на коне?
Дожидайся.
А мне — через поле,
по пустынной пока целине.
Я сказал.
Я закончил работу.
Есть надежда лишь в сути прямой!
Не дойду —
надоумит кого-то
тот гранит за моею спиной.
***
Городской перекресток.
Иду среди фактов и судеб,
слышу гул разговоров —
то хохот, то горестный вздох...
Как пробиться мне к сути,
великой невидимой сути,
пронизавшей, как пуля,
мишени людей и эпох?
И с ладонью у глаз —
но от солнца ли я закрываюсь? —
я сажусь в стороне
на пропахшую зноем скамью...
Потолкуем с тобою,
от времени выцветший Фауст,
про бесстрастие истин,
про душу — твою и мою.
Нам уйти не дано
от хмельного житейского плена,
как уходит схоласт
и сжигает свои корабли.
Мы послушаем просто,
как в древней машине Вселенной,
заведенной навечно,
скрипит шестеренка Земли.
Пусть привыкнет душа
к совместимости эры и мига,
к сочетанию казней
и дальнего смысла пощад...
Лишь поднявшись над миром —
познаешь величие мира.
Лишь вернувшийся к миру
способен судить и прощать.
