Татьяна Осинцева — человек, внимательный к окружающим, ее перо всегда наготове, а душа ненасытна к впечатлениям. Неистощима ее тяга к литературе, в ней всегда горит желание заинтересовать как можно больше людей прекрасным миром литературных странствий. Очевидно, поэтому Татьяна так щедро делится своими поэтическими наблюдениями с читателями на своей страничке в Интернете. При этом она получает много отзывов, порой непредсказуемых.

Мы увидели в Татьяне Осинцевой самодостаточность и самобытность. Встреча с китайской Книгой Перемен определила ее творческий поиск, обострив внимание к живому миру, где сама природа учит мудрости и любви к земле, благодарности за подаренное свыше чудо жизни. В ее стихах при всей их широкой панорамности всегда присутствует уловленное мгновение, ускользающее от обычного взгляда.

Родилась Татьяна Осинцева в Свердловске. Окончила радиотехникум и Уральский государственный университет по специальности «История искусств». Много публиковалась в различных изданиях, участвовала в авторском проекте Александры Сашневой «Перекрестки» (русскоязычные поэты разных стран мира). В жанре драматургии написала либретто и сценарий к спектаклю «Каштанка» для Екатеринбургского театра кукол. Как драматург входит в состав Российского авторского общества.

Живет и работает Татьяна Осинцева в Екатеринбурге.

***

Что я помню наизусть,

То на сердце взято в точку.

Мерка малого росточка,

Что не просится из уст.

Помню летний вечерок,

Беготню, что так всесильна,

Помню санки, ветер синий,

Помню пушкинский «Пророк».

Помню лень, безбытный смех,

Книжной жажды упоенье,

Помню лестницы и пенье

Тех, кто молится за всех.

«Отче наш» опять помог…

Помню лупу, карту странствий,

Сказки Христиана Ганса.

(Старость — это просто срок.)

Как ни странно, но живёт

Этот дух, почти бессмертный,

Наизусть я помню смертно,

Кто по краюшку идет.

***

Дворовая галактика,

Дровяники с помойкою,

Барак — такая практика,

Свободная и стойкая.

Безденежная, пьяная

Окраина дощатая,

И голь весны желанная

Наполнена ребятами.

Равны — ровнее некуда,

Просты ли — тайна мнения,

И так бедны те бедные,

Что в долг дают последнее.

И там хохлы с татарами,

Еврейские соседушки,

Еще полячки старые,

Старообрядцы-дедушки.

И там сирени мощные,

И занавески строгие,

И тополя всенощные,

И никогда «убогие».

Мы были не убогие,

А братские согласные,

И знали, голоногие,

Секреты жизни царственной.

И задний двор — укрытие,

Секретики и фантики…

Родители, родители…

Кораблики и странники.

***

Я расставанью знаю цену.

Пришел как гость и вышел вон,

Тот свет, тот невечерний звон,

Я — Паганель и Папагено.

Я — проходящий мимо цели,

Февраль на августовском дне,

Я — рыба, спящая в окне,

Почтовый ящик, красный велик.

Я — временно молчащий камень

И придорожная трава,

Что подпирает те дрова,

Которым полюбился пламень.

И тот бедующий подросток,

Что не уходит. Просто врозь

Дрожащим стёклышком стрекоз...

Я — погорелый перекрёсток.

И вот, как яблоко заката,

И молчаливая родня…

И кто заплачет без меня,

Любовь ли вынянчит утрата?

***

О, пусть им будет хорошо

И в Бруклине, и в Ашкелоне,

И без поклона на газоне,

А просто в Генте дождь прошёл.

И там, где яркий сон — Париж,

И океан солёной плошкой

Дохнёт: присядем на дорожку,

А ты и так уже сидишь.

Ты здесь и по цепи кругом,

И Лукоморье изумрудно,

И сам в себе ты просто трудник,

Своей земли вечерний ком.

И туго ладится судьба

На огородах дыроватых,

Молчанье выстежет заплаты,

Деревня — хмель и ворожба.

И странно ладится судьба

На берегах отчизны дальней,

Где гроб качается хрустальный,

Свобода, будто бы божба,

Но Лукоморье правит срок,

И на Фонтанкиной слободке

Наш чижик дует рюмку водки

И думает, что ветер — Бог —

Рулит. Куда же плыть, куда?

Так жизнь скитается по шару

И одиночкою, и парой…

Домой вернёшься никогда,

Идя по улице чуть-чуть,

По Бруклину и Ашкелону,

И однозвучно, и бессонно

Родного дома не вернуть.

Там, где чайный листок и цветы мэй-хуа,

Для живущих водица, роса и настой,

Где судьба — это сила и слабость гуа,

А поэт — и философ, и бражник простой.

Путь бессмертных нефритовым вымощен сном,

Рыбка грезит, мешая крыло и плавник,

Загляни в Млечный путь, как в небесный пролом,

И узнай пустоты зачарованный миг.

Узришь всадника — Дао — источник всего,

И держись за пустыню и хвостик быка,

«Я не знаю младенца мудрее его,

И моложе его не встречал старика».

***

И тайные лиловые бобы,

И сладкие горошины забавы,

И бодрый огурец усатой славы,

И дождь на огородине судьбы.

Укроп и хрен — понюхать, освежить

Всю полноту неощутимой власти,

У пирога черёмуховой сласти

Запомнить, как случается ожить.

Там зов игры, там опыт одинок

Для созерцанья внутреннего слога,

И всё происходящее нестрого —

Сюжет реки — начало всех дорог.

И я, как Бог, и это детский жест,

И в той лаборатории у лета

Учусь странице Ветхого Завета —

В ней отменён любой любви арест.

Так георгин, цветущий астронавт,

Архитектурой бредит для собора,

А долг травы расти без разговоров

И волновать именованье глав.

И там не грех, что семена легки,

И хлорофиллы ведают свободой,

И, окисляясь духом кислорода,

Побеги окрыляются в стихи.

***

Когда в капусте чудо ищут,

И дети выбирают нас,

И там росы бессмертной пища,

Сетчаткой пойман мира глаз.

Когда у лета посредине

Готовы признаки зимы,

И лист хрустит, как синий иней,

Арбузно пахнут окна тьмы.

Когда при солнечном прогнозе

День беззащитен и крылат,

И народился ангел в розе,

И плещется вишнёвый сад.

И там в кочан свивает лето

Свой живоносный хлорофилл,

Где фотографии рассвета

Влюбляют каменных сивилл,

И хрупки гении в природе,

Как будто бабочки в ночи,

И ходят запахи, и бродят,

Гремя, подземные ключи.

А мы у мира в колыбели

Качаем маятник «тик-так»

Волшебной палочкой метели,

Что приручает звёздный мрак.

***

На родные берега

Я смотрю издалека,

Не доплыть, не догрести,

Время тикает в горсти,

Там стоит мой старый дом,

Палисадник за окном,

Там крыльцо, где ждёт меня

Мой отец на небе дня,

Там татарник, иван-чай

И словечко «привечай»,

И к ночной грозе идёт

Тот черёд, что не гнетёт,

Расцветает невпопад

Луг лилов и розоват,

Чтоб на летних лапах кот

Птичку отпускал в полёт,

И открытия крыла

Воскрешали бы орла…

……………………..

А родные берега

Так близки издалека.

***

Ветер северный железный,

Как дракон змеится шалый,

По дороге жжёт окрестной,

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы.

Что за поезд мчится мимо?

Деревянные вокзалы…

Это пульс дороги длинной,

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы.

Это холод вещих скиний,

Что в морозные порталы

Шлёт огонь на стыни синей,

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы.

Душу вывернет до донца

И снегами полушалок,

И в серебряное солнце —

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы.

***

От площади в честь первой революции,

До улицы Февральской революции,

До улицы Октябрьской революции,

Сквозь улицы Урицкого и Валека,

И прочих коммунаров, и кровавого

Свердлова «со товарищи».

От улицы, что боком к пруду тянется

Рабочей молодёжью прямо к Ленину,

Что идолом чугунным понужается

Вести Свердловск к невидимому счастию,

Не хочешь сам, а всё равно пойдёшь!

До улиц Чернышевского и Горького,

И Розы Люксембург, и Карла Либкнехта,

Взойдём по Первомайской к Пионерскому

С бумажными цветами в почке тополя

И к площади ОДО — Советской Армии.

***

А есть ведь переулочки горбатые:

Мольера (у Зелёной рощи маленький),

Иль Сурикова, или Айвазовского…

Или Сиреневый бульвар Высоцкого!

(А фиг бы разрешили им название,

Когда б не первый МЖК в России-то

Построили при соснах Шарташа!)

И Лермонтов, и Грибоедов есть,

И даже, слава Богу, Гумилев.

Есть, безусловно, Александр Пушкин,

Бажов и Мамин-Сибиряк — по праву!

Есть улицы геройско-сквозняковые

Возвышенного прошлого и низкого,

Ложатся не маршрутами — дорогами,

Как горькая судьба и чёрный хлебушек.

***

Но только нет здесь улицы

В честь Осипа Эмильича,

Что в пересылке бедствовал

У мерзлого свердловского

Тюремного окна,

На улице, на Репина,

Близ церковки Предтеченской —

Через «намордник» мучила

Его сама страна.

***

В снегу по пояс не попляшешь.

Придёт ноябрь, и встанут реки,

Михайловских морозов слепки,

Филипповки. Запоминаешь

Кристаллы пресного лекарства

Для геометрии снежинок

И ярко-рыжих мандаринок —

Лисят любезное лукавство,

И с острой долькою лимона

На густоте небесной ткани,

Как будто пол-луны в стакане,

Где чай со звёздами для звона.

И сам себе наобещаешь

Сновидческие кругосветки,

Михайловских морозов слепки

На вкус, на цвет запоминаешь.

На тонком крестике собора

Летящий зоркий лучик алый…

И рельсы — остов, рёбра-шпалы,

Поваленные навзничь споры…

Запоминаешь «тихий Свете»…

А всё равно снега по пояс,

Но переправа — близкий голос

На грозном посвисте столетий.