... Всю ночь тяжелые плети хлещут о крышу. Вагон, как корабль, скрипит, из щелей в потолке течет, но те, кому посчастливилось занять места на полках или приткнуться на полу, спят, прикрыв головы, чем придется. Ольга Петровна тоже спит. Ей снится черно-белая таежная глухомань, окруженный конвоем оранжевый цветок костра, взрывающий легкие ледяной колымский воздух. Из последних сил она размахивается, но топор еле тюкает в ледяную башню, которая от корней до макушки начинает гудеть и низвергает на слабую, как сушеный комар, доходягу сугроб, из которого ей уже не выбраться. Снег сковал по рукам и ногам, Ольга Петровна беззвучно кричит и просыпается в переполненном вагоне, везущем ее домой.

На подъезде к станциям колеса визжат, как блатные девки на разборке. Вагоны дергает, в наступившей тишине, как в подкрученном радио, усиливаются кашель, храп, детский плач и голос диспетчера, объявляющий о прибытии поезда на вторую платформу. В липкую духоту врывается сквозняк, проводник хрипит: «Первомайск, кому слазить?», кто-то, схватив узлы, бежит по спящим, а, столкнувшись в тамбуре с вошедшими, кричит: «Куда прешь, пусти, сволочь!» По составу проходит судорога, перекрестившись, бедняга прыгает в поплывшую черную бездну, и опять вагон мотает, люди курят, ворчат, зевают, чешутся, огрызаются на новеньких, но все же теснятся и под стук колес торопятся нырнуть в глухую берлогу сна.

В Энск поезд прибывает затемно. Ольга Петровна спрыгивает на перрон, подгоняемая дождем и наступающими на пятки, спешит к вокзалу. В зале ожидания слякотно, в нос шибает смесью махорки, пота, дегтя, мокрой псины, мочи, бездомности. Сзади ворчат: «Русским духом пахнет». На скамьях, на полу, намертво вцепившись в узлы и корзины, спят колхозники, командированные, цыгане, военнослужащие, бродяги, исплаканные гражданки с больными детьми. У касс ропщут: «Как билетов нет? Куда ж они девалися? Серый волк съел?» Пустой буфетный прилавок стережет очередь. Видно: люди стоят давно, больше уже по привычке.

Из тесноты и вони Ольге Петровне не терпится вырваться на простор предрассветной площади, но, пока она поверх ушанок и платков отыскивала выход в город, из расступившейся толпы на нее вынесло замыленную пару в клеенчатых передниках, прущую за ручки плещущий кипятком котел. Насилу отпрянула! Оставив за собой умопомрачительный аромат горячих сарделек, котел поплыл мимо, а вокзал повел носом, по углам закопошились, у очереди начал стремительно отрастать хвост. Проснувшимся зверем в желудке заворочался голод и, шагнув к буфету, Ольга Петровна подумала: «Снаружи льет, как из ведра, неделю в дороге на сухарях и кипятке — шутка ли? Да и в городе где и когда еще удастся перехватить кусок?»