Он еще только-только появлялся в длинном, точно пенал, коридоре, а его трубный голосище уже проступал сквозь толстую кладку стен. И широко распахивались двери кабинетов. И выглядывали из них залитые улыбками круглые лица. И кто-нибудь с радостью оповещал: «Ива-а-ан Миха-а-лыч!..» Потом внимательно следили, какой из кабинетов соизволит осчастливить своим заходом писатель. Туда и дружно ломились. Знали: будет в награду сногсшибательная шутка, искрометное, не затертое в обиходе словцо, а может, что-нибудь похлеще гость дорогой выкинет. Без подарков писатель Ермаков в народ не ходил.

— Слушай, — говорю я ему в тот раз. — Помоги Христа ради. Подари какую-нибудь фронтовую байку. Номер горит!

— Зачем байку? — презрительно шевелит мясистым носом Ермаков. — Подарю тебе, хан Кучум, самый настоящий фронтовой случай!

Он тут же безжалостно сграбастал несколько чистых листов бумаги и по-хозяйски разместился за соседним гостевым столом. Я подумал: вот сейчас возьмет Иван Михайлович и выкинет какой-нибудь очередной фортель. Осторожно подобрался к нему. Глянул через великоватое плечо. Он старательно, как пятерочник, выводил почти печатными буквами заголовок: «Как я искал Гитлера». Сюжет крохотного рассказика был, что и говорить, забавным. Уже отгремели победные залпы войны. И бывший Ванька-взводный превратился в начальника лагеря военнопленных. В то время в Эстонии, где располагался лагерь, многих вдруг начал щекотать вопрос: «Куда все-таки делся Гитлер?» И тут же заклубился рой слухов. Кто-то уверял, что фюрер вместе со своей зазнобой сел в самолет и упорхал в южную чернокожую державу бананы жевать, а кто-то не менее правдоподобно живописал, что вождь храброй германской нации, подобно Керенскому, облачась в женские панталоны, бежал из своего логова и в данный исторический момент обитает рядом. Последнее обстоятельство глубоко царапнуло чуткую душу сибиряка. Втемяшилось человеку в голову, что Гитлер мог затаиться среди вверенного ему контингента пленных. Обуреваемый мечтой самолично обнаружить преступника номер один (и, чем черт не шутит, прославиться на весь мир), Иван Михайлович незамедлительно распорядился: «Внимательно, до каждой морщинки осмотреть каждого фрица и самого что ни на есть похожего на Гитлера доставить со всеми потрохами!»

Не прошло и часа, как усердные подчиненные доставили грозному начальнику лагеря сразу... двенадцать Гитлеров! На одного глянет Ермаков — стоит перед ним чистый фюрер, на другого глянет — и этот пострел ничуть не хуже. Вроде пошли от одной мамы-гитлерши.

Короче говоря, растерялся лагерный начальник. И в безвестные мне высокие сферы полетело сверхсекретное донесение: обнаружили, мол, целую дюжину Гитлеров, а вот какой подлинник, какой — подделка, пусть разбираются антропологи и прочие по черепной части специалисты.

Ох и нагорело фронтовику-следопыту за его благородный порыв! Как и следовало ожидать, товарищи из особого отдела черными коршунами закружились, стали пробовать сибиряка на предмет благонадежности. Чуть не лишился честный воин погон, наград да ременной сбруи.

— Сейчас уж, поди, и сам себя не сыграешь, — уколол я писателя, прочитав его миниатюрный шедевр. Он вдруг яростно свел кусты бровей к переносице, резким жестом смахнул клок волос на квадратный лоб, устроив тем самым гитлеровскую челку. Затем так же резко выхватил из нагрудного кармана узкую расческу и пристроил ее над верхней нервно подрагивающей губой. Глаза сделал оловянные. В редакционном кабинете начался спектакль. И все это вершилось экспромтом. И теперь мне уже не передать всех подробностей того давнего представления. Однако можете поверить: играл настоящий артист. Сюжет обрастал подробностями, раздавался, превращаясь во вполне законченный рассказ.

Кто-то из фотокоров осторожным зверьком подкрался к Ермакову, несколько раз щелкнул затвором аппарата. Застывшие навсегда мгновения...