За двадцать три года работы в Дальневосточном морском пароходстве у меня было четырнадцать «полярок» — так моряки называют летнюю полярную навигацию, проще — снабженческие рейсы.

После двух рейсов с углем, обтоптав своими ногами и тракторами больше десятка прибрежных мест у чукотских и эскимосских поселков от Хатырки до устья реки Колымы, мы направлялись в сентябре 1979 года в порт Тикси, расположенный в устье реки Лены. Что самое главное — ходили без второго помощника капитана, который заболел в самом начале «полярки». Замену ему обещали прислать в следующий порт захода, но так и не прислали до самого конца навигации.

Вот и работали мы с капитаном двенадцать через двенадцать, подстраховывая третьего помощника и курсанта пятого курса, которого мы сделали и. о. четвертого помощника. А что делать? Он хоть и не нес ответственности за судно, но добросовестно заполнял журнал после вахты. Стоял он в паре со мной, парень был серьезный, отсутствие опыта заменял своим рвением в работе за обещанную хорошую характеристику и помощь в написании курсовой работы.

Лето в том году было аномально теплое для полярных областей, и все снабженческие операции, даже на северном побережье Чукотки, мы выполнили по чистой воде. После этого зашли на пару дней в порт Певек, заправились водой и получили задание идти в порт Тикси грузиться экспортным лесом для Японии. Было такое небольшое поощрение для судов Дальневосточного пароходства, оттрубивших без происшествия всю «полярку». Мы радовались, что впереди нас ждет чистая вода до самого Тикси и легкий рейс в Японию.

Но люди предполагают, а погода располагает. В восточной части Арктики задули северные и северо-западные ветра и подтянули из северных областей океана паковый лед толщиной до четырех метров. Этот лед подошел к отмелям у побережья и стал на якорь своими торосами на глубинах от пяти метров и больше.

Из Певека до Тикси мы еще проскочили по чистой воде через пролив Лаптева. Погрузка в Тикси прошла нормально. Дело осложнялось набиравшими силу северными ветрами, и тревожили невеселые сводки прогнозов ледовой обстановки. Наконец погрузку закончили. Бревна на палубе возвышались всего лишь на метр над фальшбортом, а это было намного меньше, чем обычно нам приходилось грузить в приморских портах.

Пароходство поторапливало, да и мы понимали: чем быстрее выйдем, тем больше шансов выскочить из ледового плена. Получив карты ледовой обстановки, мы направились в пролив Лаптева, чтобы пробиваться с помощью мелко сидящих ледоколов в сторону Певека.

Вместе с нами вышли теплоход «Пионер Казахстана» и ледокол «Ерофей Хабаров». По рации мы его называли просто «Ерошка». Ледокол был по мощности чуть больше нашего теплохода, а по размерам так даже и меньше. Работали такие ледоколы в паре с большими, обкалывая суда, застрявшие в пробитом канале.

«Ерошка» весело бежал по чистой воде пролива, за ним грузно топали два наших судна. На выходе из пролива поджидали еще два небольших ледокола и безрадостная весть, что все глубины до пяти метров тоже затянуты паковым льдом. Прохода нет ни для нас с нашей осадкой, ни для ледоколов, у которых осадка немного меньше.

Ледоколы сгруппировались и начали пробиваться через перемычки льда. До глубин, на которые могли бы подойти большие ледоколы, оставалось с десяток миль. И там гиганты полярных вод могли взять нас на буксир на так называемые «усы» (короткий буксир, когда нос ведомого судна упирается в выемку в корме ледокола) и вытащить из ледяных тисков. Но этот десяток миль был полностью покрыт толстым льдом почти без просветов чистой воды. Картина была жуткой. От многовекового налипания снега и пыли поверхность льда стала темно-серой и вид имела зловещий.

Пробившись на несколько сотен метров вглубь ледяного массива и увидев впереди большую промоину, капитаны ледоколов решили пробиваться и приказали следовать за ними. За светлое время караван углубился в ледяное поле примерно на милю и остановился из-за надвигающейся темноты.

С рассветом безуспешные попытки пробиться кончились тем, что ледокол «Харитон Лаптев» сломал себе перо руля. Развернувшись с помощью двигателей, он кое-как выбрался из затора и отошел в свой ледяной карман, где ему суждено было успокоиться до лучших времен.

Следующим на очереди был тезка знаменитого ледокола «Челюскин». Несмотря на такое громкое имя, он тоже недолго продержался и, обломав одну из лопастей на правом винте, отступил. «Капитан Воронин» как самый новый и более мощный ледокол продержался дольше всех. Он со звериным упорством атаковал ледовую перемычку все светлое время, которое в сентябре было уже коротким. Наконец он тоже затих в своем кармане.

Так прошел первый день. Непроходимые ледяные торосы вызывали в душе тоску. На мостик начали подтягиваться моряки — вместе все же спокойнее. И пошли байки и воспоминания о подобных ситуациях. Вспомнили даже тридцатые годы и спасение челюскинцев.

Ночью опять поднялся сильный ветер, началась подвижка льдов. Прожекторы светили во всю мощь, машины были готовы к немедленной работе, вахта стояла наготове менять место судна, если будет угрожать опасность. Эту ночь мы как-то пережили. А на следующее утро самолет ледовой разведки сообщил, что за ночь те места, через которые мы пробрались с помощью ледоколов в восточную часть пролива, забило льдами многометровой толщины. Мы оказались в капкане.

— Да, дела! — мрачно сказал капитан, потирая по привычке свои ляжки ладонями. — Этак мы и зимовать здесь навостримся, а у моей дочки день рождения скоро, я ей по телефону подарок обещал из Японии привезти.

— Про подарки придется пока забыть, — ответил я. — Вы слышали сообщение утренней разведки. Так вот, они нас уже списали со счетов. Им дешевле нас оставить на зимовку, чем вытаскивать из этого мешка. Вот так-то!

— А как же экипажи? — встрял вахтенный матрос.

— Да оставят человек по десять на корабле, а остальных на лыжах отправят к ближайшему аэродрому, — мрачно пошутил капитан.

Почти так все и получилось.

При стоянке в карманах приходилось в ночное время регулярно просматривать ледяную поверхность вдоль бортов судна. Делалось это с помощью прожекторов, их не отключали всю четырнадцатичасовую ночь. Вахтенный матрос носовым прожектором освещал борта судна. При необходимости запускали двигатели и подрабатывали ими вперед или назад, разбивая очередную наледь и расширяя карман.

На вторую или на третью ночь случилась такая история. Вахтенный матрос не закрепил, как положено, прожектор. Началась метель, и вихрем прожектор развернуло почти вертикально. Особой нужды светить вниз не было, и я не послал матроса исправить непорядок. Каково же было наше удивление, когда в середине ночи мы услышали какой-то странный шум.

— Что это такое? — насторожился вахтенный.

— Да черт его знает, — ответил я, вслушиваясь.

Шелест и глухие удары усилились. И вдруг большая темная масса врубилась в иллюминатор, но не разбила его, а свалилась вниз, на палубу.

— Слушай, так это же… перелетные птицы! Они же сейчас тянут на юг, к местам своих зимовок, они над нами! А прожектор наверняка принимают за свет солнца и летят прямо на него.

Тут заворчала рация, и голос старпома с «Пионера Казахстана» прокричал из динамика:

— Ну что, ты артельщика поднял?

— Нет, — ответил я.

— Поднимай, пусть идет на палубу, на охоту. Над нами пролетала огромная стая уток, и очень много побилось о такелаж и мачты судов. Мой уже собрал больше десятка.

— Точно! — крикнул матрос. — Я видел, какие-то тени мелькнули в лучах прожектора.

— Ну, раз так, иди, поднимай артельщика, и собирайте урожай, — сказал ему я. — Прямо манна небесная!

Через полчаса вернувшийся матрос доложил, что набрали они восемнадцать уток и отнесли в артелку (склад продуктов на судне).

Утром, сменившись с вахты, я сходил посмотреть на «урожай». Утки были крупными, отъевшимися. Они только начинали свой длительный перелет и не успели израсходовать нагулянный за полярное лето жирок. И вот на тебе, такая нелепая гибель.

После этого ночного происшествия на обед у экипажа была утка по-пекински, которую отменно приготовил наш повар. Единственным недостатком блюда был рыбный дух. Утки эти питаются в основном морской рыбой.

Так мы и бытовали, стоя в сплошном льду, постепенно промораживаясь насквозь. Дни становились все короче и пасмурнее. Ночами шел снег. Температура порой опускалась до минус десяти, и впереди — полная неизвестность...