Меня хотели отдать на фортепиано. Но тогда в музыкальной школе все решала комиссия. Там осмотрели мои пальцы и попросили что-нибудь спеть. В результате мне предложили стать барабанщиком.

Предметов в музыкалке было мало: сольфеджио, музыкальная литература, хор, оркестр и специальность. Но это я сейчас думаю, что мало, тогда мне казалось, что их слишком много.

Сольфеджио было моим самым ненавистным предметом. Хотя преподавательница нравилась. Высокая, красивая, статная. Но это я сейчас так ее вижу...

Начинался урок с распевки нот, которые нам показывали на нарисованной клавиатуре. Потом шел диктант. Это было самое кошмарное занятие на свете для меня, того, прежнего. Учительница проигрывала мелодию, а мы записывали ее по нотам. Слух у меня и так был хороший, а вот со старанием и желанием учиться имелись проблемы. Поэтому вместо слуха я развивал зрение и старался списать у других.

Честно говоря, я немного стеснялся музыкальной школы и дружбы ни с кем там не заводил.

Хор мне нравился больше, чем сольфеджио, хотя начинался тоже с распевки нот. Преподавательница умела нас заинтересовать, особенно в беседе. При своем невысоком росте она умудрялась на всех смотреть свысока. За музыкальный «прокол» могла обрушиться чуть не матом. А за поведение — наговорить такого, что у нас краснели уши. В детстве она, наверное, была хулиганкой.

Однажды отец одного ученика тихонько заглянул на хоровое пение. Он просто интересовался, чем занимается его сын и за что приходиться платить деньги. У хоровички настроение было уже в минусе. И на этих дрожжах она подбежала и захлопнула перед носом ошарашенного папаши дверь. Он больше не заглядывал — видно, понял, что деньги платит не зря.

Самым любимым предметом у меня был оркестр. Трубачи, баянисты, гитаристы, домристки, скрипачи располагались в три ряда. Два барабанщика, я и Андрей, сидели позади всех. Дирижер практически не замечал ударную группу, поэтому мы спокойно ели. Оркестр без семечек — время на ветер. Шелуху аккуратно запихивали в большой барабан. В конце года он утратил свой тембр, и дирижер это наконец заметил. Он пронес наполненный шелухой инструмент по всем кабинетам, демонстрируя мои способности. А затем (в кабинете директора) я уже по собственному опыту узнал, что извлекать кожуру из барабана гораздо сложнее, чем помещать ее туда.

В конце года оркестр проводил отчетный концерт в ДК «Монтажник». Раньше дирижер рассказывал, что в молодости у них была такая шутка — показать лимон трубачу. Я запомнил. Мне очень хотелось проверить, что из этого получится теперь. Я принес с собой лимон. Когда заиграли духовики, я вышел на самое видное место и демонстративно засунул в рот лимонную дольку. Рефлексы оказались сильнее музыки, и трубы забулькали. Позже директор высказал пожелание музыкантам: «Ребята! Отлупили бы вы его где-нибудь за школой!» Но как-то все обошлось.

Специальность — главный предмет. Тут я и повышал свое мастерство игры на барабане. И именно здесь наверняка заставил своего преподавателя пожалеть о своем опрометчивом решении сделать из меня барабанщика. Виктор Никитич, наверное, был единственный из всех, кто не кричал на меня. Просто вызывал родителей в школу.

Виктор Никитич занятия проводил не скучно, так как периодически рассказывал о своих путешествиях за границу. А бывал он там часто с различными оркестрами. А еще он мог угостить какой-нибудь невиданной зарубежной жвачкой или конфетой. Думаю, ожидание сюрприза не позволяло мне особенно прогуливать специальность. (Если это читают преподаватели — возьмите на заметку.)

Во втором классе музыкальной школы мне добавили общее фортепиано как дополнительный предмет. По объявлению мне купили инструмент. Дедушка, хозяин инструмента, расставаясь с ним, чуть не плакал. Мама потом сказала растроганно: «Как с другом расстается!»

Любовь к фоно мне привила моя преподавательница Наталья Алексеевна. Она позволяла выбирать пьесы, которые нравились мне. В конце урока я пел песни, а Наталья Алексеевна помогала подобрать правильные аккорды. Чтобы я не сбивался с ритма, она нежно отстукивала его у меня на плече или затылке — вбивала любовь к музыке.

Перед сном вместо сказок бабушка читала мне учебник по музлитературе. Так что засыпал я на фоне биографий великих композиторов. Много раз мне хотелось бросить музыкалку, но бабушка отводила меня в нее за руку. Она верила, что я буду музыкантом.

Помимо фоно и барабанов, я стал осваивать гитару. Помог мне в этом отец. Он сам играл на гитаре. Отец принес песню «Темная ночь» с табулатурой и показал аккорды. Так как гитару я слушал еще до рождения, инструмент мне дался довольно легко. Через пару недель я вышел на улицу с гитарой и еще с парой новых песен, к удовольствию дворовой шпаны.

Мне 17 лет. Первый курс музыкального училища. Жилось не голодно (еще бы с родителями жилось иначе!), но чего-то не хватало.

Лёха играл на гитаре и знал много песен, и я знал много песен и играл на гитаре. А ведь это уже дуэт. А почему бы не выйти на улицу и не продемонстрировать репертуар! Вскоре появился и третий участник — валторнист Коля. Пел он плохо, да и тревожные звуки валторны не очень сочетались с песней «Там, где клен шумит», зато он умел и любил жонглировать тремя стальными шариками. Мы пели, он жонглировал, а это уже целый видеоклип.

Около музыкального училища петь не разрешалось — это не нравилось нашему директору. Она так и сказала: «Не пойте, займитесь лучше музыкой». И мы стали работать подальше от нашей альма-матер.

Две гитары и шарики. Через некоторое время стало чего-то не хватать, и у нас появился Антон — баянист. Баян, две гитары и три стальных шара, которыми к тому времени в совершенстве овладел Коля, — это уже шоу, с которым мы неплохо зарабатывали.

Название группы пришло по случаю. Как-то мы сели в автобус, показали студенческие, но кондуктор вдруг потребовала оплатить «багаж», то есть наши музыкальные инструменты. Я сказал, что группа у нас называется «Безбилетный проезд», и нельзя изменять названию. Смеялся весь автобус, и на оплате уже никто не настаивал. Тогда я понял, что развеселить кондуктора — это значит обеспечить бесплатный проезд.

В училище у меня было много друзей. Один из них, Вениамин, поражал меня тем, что, играя на кларнете, явно получал от этого удовольствие. Нас свели «битлы». Я сидел в кабинете и подбирал на пианино песню «And I love her», без стука вошел человек с кларнетом и начал подыгрывать. Это был Венька. С того момента наше хобби перешло в ежедневные репетиции. Играли мы только битлов. Фортепиано и кларнет.

Однажды Вениамин влетел ко мне и, ликуя, поведал, что знакомая предложила нам играть раз в неделю в ресторане. Я был рад не меньше, потому что под крышей мы не зависели от погодных условий. К тому же постоянный стабильный заработок больше стипендии.

Мы пришли на прослушивание. В темном зале ресторана сидели несколько человек — директриса, две официантки и повар. На маленькой сцене стояли синтезатор и микрофон на стойке. Мы начали традиционно с песни «Yesterday», потом еще что-то, а потом повар попросил что-нибудь отечественного производства. Мы тогда играли исключительно «Битлз», поэтому нас в ресторан не взяли. Зато мысль играть в ресторане меня не оставила, спасибо Вене.

Нас позвали отыграть один вечер в ночном клубе «Розовый тушкан». Зал был забит до отказа.

Директор выдал нам аванс в градусном эквиваленте, и мы весело заиграли. Публика аплодировала после каждой композиции, на известные мелодии некоторые выходили танцевать. В общем, все были довольны, особенно директор. В конце вечера он подошел к нам с десятилетней дочкой Лизой. Она держала в руках небольшое ведерко для шампанского. Папаня попросил ее пройти по столам и собрать зарплату музыкантам. Уже изрядно умиленные посетители не жалели денег для маленькой девочки в белом платье. Заработали мы тогда неплохо.

Через неделю нас опять позвали в «Тушкан». Директор был в стельку пьяный. Нас усадили за стол как дорогих гостей. Накормили, напоили и опять отправили на сцену. Расчувствовавшийся шеф «Тушкана» достал из кармана свернутую в рулон пачку денег и засунул в раструб саксофона. Мы едва доиграли песню и вернулись за наш столик. Подошел директор и попросил деньги назад: «Ребята, это для шоу, чтобы расщедрились посетители».

Один раз в жизни мы столько заработали и так же быстро все потеряли. От обиды мы собрали инструменты и ушли из «Тушкана». Навсегда.

Учился у нас Аркадий. У него была интересная манера. Он всех проверял на смелость. Подходил к новенькому или просто к незнакомому человеку и начинал говорить грубости: «Пошли, выйдем! Ты кто такой? Где живешь? Есть что по мелочи?» и т. д. Все были ошарашены несоответствием приятной наружности таким выходкам. Иногда, столкнувшись с его «наездами», они старались избежать конфликтов и ретировались. От этого Аркадий наглел еще больше.

Однажды мы сидели в фойе и разглядывали новеньких студенток и студентов. Аркадий, подойдя к молодому человеку с дипломатом, громко, чтобы привлечь всеобщее внимание, стал говорить: «Слышь, балбес. Ну-ка пошли-ка на улицу. Поговорим-ка». Парень поставил дипломат, спокойно взял Аркадия за локоть и сказал: «Ну, пошли». Аркадий вдруг вырвал руку, почуяв неладное, и рванул. Они под всеобщий смех долго бегали по скверу. Потом устали и оба вернулись в фойе. Но самое удивительное то, что Аркаша и Стас стали лучшими друзьями. Видимо, Стас прошел Аркашин тест.

Преподаватель по гитаре Михаил Сергеевич отменно владел своим инструментом. Я неоднократно бывал на его выступлениях, бесспорно, виртуозных. Отличало его еще и то, что он ездил на маленьком стареньком горбатеньком «запорожце», хотя мог бы иметь и кабриолет. Он очень любил и берег свою машину. Парковался всегда около училищного крыльца, чтобы наблюдать из окна своего кабинета за любимым другом, ведь автомобиль могли просто унести!

Мы, как обычно, сидели в фойе и ждали сольфеджио. Подъехал Михаил Сергеевич на своем антиквариате. И тут, не помню у кого, мелькнула мысль: «Можно ли вшестером поднять это авто?» Нас как раз было шестеро парней.

Мы вышли и, не напрягаясь, приподняли «запорожец». Он был гораздо легче, чем ожидалось. И мы как-то, не сговариваясь, занесли автомобильчик на крыльцо. Всего пять ступенек, а сколько эмоций! И как интересно будет наблюдать за реакцией владельца! И мы со спокойной совестью отправились на сольфеджио.

После урока бегом вернулись в фойе. Сели на лавочку, с нетерпением ожидая развязки. Появился взволнованный Михал Сергеич и подошел к нам. «Ребята, тут какие-то сволочи напакостили, помогите машину вниз снести». Конечно же, мы помогли. Мы же не совсем сволочи!

Уже на втором курсе я вдруг, в первый раз, попал на страницу газеты «Тюменские новости». Но не в качестве исполнителя. Дело было под Новый год.

В магазинах продавали петарды. Все училище заразилось пироманией. Взрывы раздавались везде и часто. Мы отрывались по полной программе. Подкидывали бомбочки на лестницу, в кабинеты, уборные и с хохотом удирали, несмотря на далеко не детсадовский и даже не школьный возраст. Мы с удовольствием предавались этому дурацкому веселью.

Когда в очередной раз мы курили в туалете, Димка обнаружил интересное свойство — петарды не гаснут в воде. От сигареты он поджег бомбочку и смыл ее в унитаз. Через несколько секунд раздался хлопок в трубе нижнего этажа. Мы проделывали этот эксперимент много раз, демонстрируя новым зрителям волшебные возможности науки.

Вечером я пришел домой. Настроение было новогоднее. И чтобы усилить его, я бросил в собственный унитаз петарду и спустил воду. Вслед за ожидаемым хлопком от унитаза отвалилось горлышко.

Я полночи собирал воду и все остальное. Хорошо, что первый этаж. Утром мне пришлось обойти не один магазин, чтобы найти необходимый предмет сантехники. Домой я нес тяжелый унитаз на плече. Вместе с другом Борей мы его установили и обмывали. Борис первым узнал историю про петарду, потом — его сестра. А сестра у Бори работала в газете «Тюменские новости». Вот так я и попал в герои публикации.

В поисках заработка мы вышли на бар «Причал». Заведение на 30—40 мест, темный уютный зал с электрокамином и настенными лампами в виде подсвечников. Мест было бы гораздо больше, если б не сцена, занимавшая половину всего помещения. В центре мы поставили синтезатор, рядом — стойку с микрофоном для сакса. По бокам свободно поместились бы еще человек по пять с каждой стороны, что и происходило, когда особенно смелые выходили танцевать прямо на сцену.

Обычный рабочий вечер. Я пел «Белый лебедь» — песню группы «Лесоповал». И тут подходит какая-то дама, встает напротив меня и пристально смотрит на микрофон. Раз подошла, значит, закажет песню. Но произошло неожиданное: дама выхватила микрофон из стойки и прокричала в него: «А-а-а!» Потом повернулась к залу и заявила: «Нет... это не фонограмма!» Вернула микрофон и ушла. Радовало одно — пел я, видимо, неплохо.

По пятницам в «Причале» бывал стриптиз. Снежана, студентка-заочница, прекрасно владела телом и залом. Мужики с восторгом сооружали оборку из денег вокруг талии танцовщицы. Всем нравилась Снежана, и прикоснуться к ней, хотя бы заправляя купюру в ее стринги, было приятно. В один из таких вечеров зал был откуплен для банкета далеко не интеллигентных граждан. Праздновали чье-то тридцатилетие. Жена именинника весь вечер донимала официанток различными претензиями по обслуживанию. Ее речь то и дело сдабривалась бранью.

Я объявил в микрофон: «В подарок от администрации бара для дорогого именинника... стриптиз!!!» Снежана была на высоте. Юбиляр раскраснелся от смущения и удовольствия, а его жена побледнела. Она соскочила со стула и вцепилась в кудри очаровательной стриптизерши. Снежана не растерялась и тоже схватила нападавшую за волосы. Они катались по полу, кричали друг на друга, и ни один человек не пытался их разнять.

Все закончилось как-то само собой. Так прошла одна из пятниц.

В «Причале» мы поработали недолго — его закрыли на реконструкцию. Мы перебрались в бар «Пенат», куда нас позвал Гриша. Он учился по классу скрипки, а вечерами пел в кабаке. С Григорием мы ходили в один спортзал. Только он всегда поднимал на десять килограммов больше, а весил на десять килограммов меньше.

Как-то легко у нас сложился ансамбль: скрипка, саксофон, клавиши. И три голоса.

«Пенат» был в два раза больше «Причала», но зато сцены не было вообще. Мы размещались в углу, между барной стойкой и дверью на кухню. Пели вживую, поэтому над названием не пришлось ломать голову. «Живой уголок» — и этим все сказано. В уголке было тесно, но больше смущали запахи, доносившиеся из соседней двери. Официантки сновали мимо нас с полными подносами. Особенно это раздражало, когда мы приходили после учебы голодные. Помню, не смог сдержать смех, когда Гришка пел «Я люблю тебя до слез», а мимо пронесли пельмени, с которых он не спускал глаз. Песня прозвучала очень искренне.

Работать втроем, как и соображать на троих, очень весело, но самое главное, продуктивно. Однажды вечером во время нашего антракта подошел здоровенный мужик и басом попросил исполнить песню о Сургуте. Я сказал, что такой песни у нас нет. Он возмутился: «Как это нет?! Плачу пять тыщ!» На тот момент цена за песню составляла сто пятьдесят рублей, и Гриша невозмутимо сказал: «Про Сургут? Споем». Мы за пять минут написали три куплета. А припев звучал так:

Сургут, Сургут — суровая земля,

Сургут, Сургут, ты родина моя,

Сургут, Сургут, ты город-исполин,

Ты город нефти, денег и мужчин!

У нас работал охранник Коля — добродушный молодой здоровяк. Он очень любил, когда мы объявляли: «В подарок для всех присутствующих в зале от секьюрити Николая звучит песня». Гости на это не реагировали, а Коля радостно показывал нам большой палец.

И вот теплый летний вечер. Мы втроем стоим на крылечке нашего бара и обсуждаем репертуар. Как в любом другом ремесле у людей вырабатываются профессиональные навыки, так и лабухи безошибочно могут определить платежеспособность того или иного клиента. Если заказов не предвидится, то и напрягать себя сложными песнями не стоит.

Вот об этом мы и беседовали. Неизвестно откуда нарисовался паренек в ботинках на босу ногу: «Мужики, у меня проблема. Срочно нужно продать аппаратуру. Есть все: видеомагнитофоны, музыкальные центры, телевизоры. Все по тысяче. А это дешевле, чем в магазине, раза в три». Гриша недоверчиво спросил: «Откуда такое богатство?» — «С вагона», — ответил незнакомец, загадочно улыбаясь, и добавил: «Все документы в норме». Затем он достал блокнот и ручку. Я и Гриша заказали музыкальные центры, Дима — телевизор, а охранник Коля — видеодвойку.

Загадочный продавец взял у нас двести рублей на такси, чтобы привезти заказ, и пообещал приехать через двадцать минут. Через час мы прозрели и вспомнили, что бесплатный сыр по-прежнему лежит исключительно в мышеловке. Позлились немного в пустоту и пошли петь.

И только Николай долго стоял на крыльце и фантазировал, представляя, как встретит негодяя и отберет у него свой полтинник.

Драки в баре случались часто. Они входили в развлекательную программу: пришел, выпил, закусил, послушал песню, посмотрел на драку, выпил, ушел. Вариант второй: пришел, выпил, не закусил, подрался, ушел… или унесли. Все баталии происходили на улице, за этим сурово следил Николай.

После очередного экзамена в училище искусств мы втроем шли на работу как на праздник. Летний вечер, пятерки в зачетках!.. Шум услышали издали. На пороге «Пената» нас сбил выбегающий охранник, кратко прокричав, что гонится за нерасплатившейся девушкой. Когда мы вошли в зал, мы просто остолбенели. Столы перевернуты, на полу, залитом кровью, — разбитая посуда.

Дрались все присутствующие. Люди кричали, падали, вставали. Женщина с размаху ударила стулом по спине мужика. Он даже не обратил на это внимания, так как душил, видимо, мужа этой самой тетеньки с табуреточкой. В центре зала сцепились сразу пятеро. Пожилой мужчина в позе боксера раздавал тумаки всем приближавшимся. За барной стойкой в испуге сгрудились официантки и повара.

Над моей головой пролетела пепельница. И тут я увидел прибывший ОМОН. Люди в черных масках резво вбежали в зал, разняли «отдыхающих» и аккуратно положили их лицом в пол. Работа у ребят тяжелая, сортировать некогда, поэтому нас положили тоже. Потом всех повезли в отделение. Пока мы ехали в автобусе, граждане обсуждали грубое обхождение представителей внутренних органов. В милиции на допросе в порядке живой очереди мы объяснили, что музыканты, и нас отпустили. На следующий день выяснилось, что драка произошла из-за официантки Маши. Она случайно пролила на посетителя сок. Он начал на нее кричать. За девушку заступились. И началось!

А Коля так и не догнал девушку, которая испугалась баталии и покинула заведение, не расплатившись.

Мы закончили работу и прощались на крыльце с Колей. Внезапно подъехала BMW последней модели с тонированными стеклами и остановилась прямо около нас. Из машины вышел человек цыганской внешности в кожаном плаще. Мы несколько смутились, вспомнив гангстерские фильмы. Он отрывисто спросил: «Музыканты где?» Нам с Гришей стало совсем не по себе. Даже отвечать не хотелось. Выручил Коля. Ему бояться было нечего, поэтому он смело указал на нас: «Вот наши музыканты!» Мужик воскликнул: «Слава Богу, нашел! Весь вечер гоняю по кабакам, ищу лабухов. Надо поговорить».

Мы зашли в зал и сели за дальний столик. И цыган сразу перешел к делу: «Завтра у моих родных свадьба. Начало — в двенадцать. Нужны музыканты с аппаратурой. Мы вас отвезем и привезем, только отыграйте. Плачу зелеными». Я спросил: «Мы успеем обратно к восьми?» «Конечно! Нужно-то часа три поиграть», — уверил он нас. Переглянувшись, мы дали утвердительный ответ. «Отлично. Вот задаток», — он протянул нам стодолларовую купюру.

Свадьба. Народу — море! Во дворе трехэтажного коттеджа накрыт длинный стол, раза в три больше, чем в любом грузинском фильме. Выпивка на столе — всех сортов. А еще бросилось в глаза, что курят все — и стар, и млад. Ребята лет тринадцати стоят с сигаретами и потягивают пивко из горла.

Мы разместились на дощатом самодельном танцполе. Подключили аппарат и заиграли, естественно, «цыганочку». Все сорвались со своих мест и стали плясать. Женщины, мужчины, дети и старики — музыка объединила всех. «Цыганочка» звучала два часа. Нам просто не давали остановиться. Я даже испугался, что Гриша с помощью скрипки и смычка высечет огонь, и случится пожар.

Люди натанцевались и пошли к столу. Было жарко. Я подошел к молодой цыганке и попросил воды. Она взяла пустую бутылку, зачерпнула мутной жижи из речки и подала нам. Гриша стал объяснять при помощи жестов, что вода нужна для питья, и нам принесли пива. Утолить жажду алкоголем невозможно. Тогда я подошел к подростку в белом костюме и спросил: «Где-нибудь есть минералка?» Парнишка ответил: «Ща привезу», сел за руль джипа и уехал, чем, мягко говоря, удивил нас. Через несколько минут он привез ящик газировки. Я поблагодарил «молодого человека» и спросил: «А где жених с невестой?» Он грустно сказал: «Я жених, а невеста вон стоит», — и указал на девчонку лет пятнадцати. «Рановато», — подумал я.

Пока мы работали, ребятня все время крутилась рядом. Они то и дело подходили и задавали два вопроса: «Что это?» и «Сколько стоит?» У Гриши на запястье была серебряная цепочка. Подошел мальчик, подергал Гришу за руку и сказал: «Подари, а?» — «Нет» — ответил Гриша. Мальчишка убежал. Через несколько минут он вернулся с полными руками инструментов: плоскогубцы, отвертка, молоток и еще что-то. Он протянул все Грише и предложил: «Меняемся?»

Обмен, конечно, не состоялся, но мы стали внимательнее приглядывать за своими вещами.

В «Пенате» работала официантка Маша. У нее был друг Миша — эталон неудачника. Однажды он вбегает и на весь зал радостно кричит: «Где Мария?» — «Она сегодня не работает», — ответили ему. «Тогда передайте, что я машину купил!» — с гордостью заявил Миша всем присутствующим и вприпрыжку убежал на улицу. Любопытство потянуло следом всех, кто находился в баре. У входа стояла новенькая белая «семерка». Народ полюбовался, кто-то порадовался. И все пошли по своим местам. Но остановились от оглушительного грохота. Миша, сдавая назад, со всей дури въехал в столб и разнес багажник своей машины. Короче, Маше никто ничего передавать не стал.

Однажды Михаил пришел с фингалом. Все с уважением обступили его и стали расспрашивать: «Кто эти негодяи? Сколько их было? И что ты с ними сделал?» Миша помялся и рассказал: «Вечером пришел к Машке. Чтобы не спускаться с пятого этажа, она вышла на балкон и скинула мне ключи. Вот я их и поймал глазом. Три шва наложили!» Уважение к Михаилу не пропало — он рассказал правду.

Даже день рождения, который он отмечал в нашем баре, закончился неожиданно и печально. Михаил веселился много и от души, умаялся и решил отдохнуть. Прилег на стульях в гардеробе. И тут опять его постигла неудача. Сторож не заметил спящего человека и запер гардероб на ключ.

Изрядно выпивший мужик подошел к нам и, видимо, растроганный песней Митяева «Соседка», попросил что-нибудь из того же репертуара. Я, как обычно, сделал вид, что вспоминаю, а затем предложил песню Визбора. Название договорить не успел. Заказчик истерично перебил меня: «Не надо его! Не люблю евреев! Давай наше, русское! Розенбаум есть?»

Я не стал спорить с мужиком. Розенбаум так Розенбаум.

Театр начинается с вешалки. А наш «театр» начинался с туалета.

Я лично присутствовал при разговоре технички с официанткой, которым поручили покрасить стены прихожей и дверь туалета. Они договорились, что одна банка с краской гораздо дешевле, чем две. Короче говоря, покрасили все одним цветом, чем и замаскировали дверь в самое необходимое место. И не оставили никаких обозначений.

Клиент созревал и шел освежиться по маршруту, указанному официанткой. Не найдя туалета, он возвращался с недоумением и легким раздражением. Ему объясняли популярней. Посетитель находил нужный вход, за которым располагались еще две дверцы: на одной была нарисована девочка на унитазе, а на другой — девочка на горшке. «Что было, то и купила», — объяснила такое недоразумение техничка.

Хорошо, если человек находился в состоянии, когда не важно, какой рисунок на двери. Но в основном клиент начинал скандалить: почему его отправили в женский туалет? Некоторые бывали очень недовольны.

Я заметил, что выражение «сдачи не надо» могут себе позволить только не очень обеспеченные люди. Богатеи всегда торгуются из-за каждой копейки.

Дворницкий корпоратив. Полный зал дворников. Народ веселится на всю катушку. Работники метлы и лопаты танцуют и поют. Бьют посуду и радуются. Сорят деньгами. Именно сорят, забыв, что их профессия — наводить чистоту.

Заказали кучу песен. «Наконец-то труд тех, кто убирает за всеми, стал высокооплачиваемым», — порадовался я. И мы охотно пользовались этой щедростью.

На следующий вечер дворники пришли к директору и попросили дать хотя бы на хлеб. Кто поймет русскую душу? А нам было грустно и стыдно.

Подобное я видел на третьем курсе. Учился с нами флейтист Саша. Тихий и незаметный парнишка, он не выделялся ни в учебе, ни в творчестве. Одевался простенько. Я бы даже не вспомнил его имя, если бы не один случай.

День стипендии. Мы по традиции пошли в кафе «Юность» прямо через дорогу от училища. Всей толпой. Многие даже не знали друг друга по именам. Просто шли тратить стипендию, мы тогда называли ее «стипуха». Около входа в кафе сидела старушка и просила подаяния. У кого была жалость или было просто хорошее настроение, подавали. А Саша подошел и отдал бабушке все деньги, которые у него имелись. Затем развернулся и побрел в сторону училища. Я догнал его и спросил: «А ты с нами что ли не пойдешь?» — «Нет. Пойду заниматься», — ответил Саша. «Зачем ты отдал все деньги?» — поинтересовался я. «Не знаю», — сказал он и пошел дальше.

В июле кафе закрыли на ремонт, и мы опять были свободны. А у меня была давняя мечта — прокатиться до Свердловска на велосипедах. Это примерно 330 километров от Тюмени. Я поделился планами с Гришей, дядей Витей и моим младшим братом Славкой. Нас, четверых, объединяла не только музыка, но и велосипеды марки «Урал». Благодаря качеству этой марки мне не придется долго описывать наше путешествие.

Ребята с радостью согласились на велопробег. Мы встретились в шесть утра, провели перекличку участников и техосмотр велосипедов и поехали.

Мы рассчитывали доехать за три дня, то есть по сто километров в день. Славка взял двухместную палатку (другой не нашлось). «Не беда, — сказал Гриша, — в дороге похудеем, влезем в двухместную вчетвером». С собой мы взяли только воду и деньги — вдоль дороги много кемпингов и кафешек.

Первые три часа проехали легко. Потом начались проблемы. У моего велосипеда сломалось крепление седла. Мы провозились с ним час. У Гриши ослабла цепь, и примерно через каждые десять минут приходилось разбирать колеса и регулировать звездочку. Это еще часок. Вскоре у Вити спустило колесо. Оказалось, просто был слабо завинчен ниппель. Чтобы это обнаружить, пришлось потратить еще час. У Славки поломок не было, но зато он вез тяжелый груз — палатку.

За 12 часов мы проехали 100 километров. На «Уралах»!!! (Это сейчас у меня велосипед, на котором я проезжаю 50 км за три часа). На «Урале»-то всего одна скорость, очень неудобная седушка и крайне хрупкие запчасти.

Мы изрядно вымотались и проголодались. Было уже восемь вечера, и пора было подумать об ужине и ночлеге. Я остановил встречную машину и спросил у водителя: «Не подскажете, где здесь поближе кафе?» Усатый мужик с улыбкой обрадовал нас: «Там недалеко автокемпинг». Мы были счастливы ровно секунду, потому что он тут же добавил: «Километров пятнадцать, не больше».

Это были самые мучительные пятнадцать километров.

Наконец мы доехали, оторвались от велосипедов и зашли в кафе. Вот это был аппетит!

После ужина мы пошли искать место для палатки. Было уже темно, и как нельзя кстати начался дождь. Мы прошли метров сто в глубь леса и вышли на небольшую поляну. Побросали велосипеды в кучу и накрыли их клеенкой, затем расставили палатку и забились в нее. Внутри оказалось гораздо теснее, чем предполагалось. Спали на боках. Переворачивались одновременно. А благодаря дождю и качеству палатки все промокли. Но усталости было больше, чем неудобств. Уснули все равно.

Проснулся я от Витиного голоса. Он сидел, растирал ноги и громко ругался. После тщетной попытки встать мы все присоединились к Вите. Ноги болели неимоверно.

После «утренней гимнастики» мы вылезли из палатки. Тут нас ожидал новый сюрприз. Оказалось, мы разбили наш лагерь прямо в центре свалки. Я еще ночью почувствовал нехороший запах, но не стал выяснять, откуда он.

И вот новый удар. Вечером мы как попало побросали велосипеды. Педали одних угодили в спицы других. Два «Урала» остались без передних колес.

Мы собрали палатку. На негнущихся ногах доковыляли до кемпинга и позавтракали. Славка предложил новый план: «Давайте доедем до Свердловска на грузовике. Там отремонтируем велосипеды и поедем обратно в Тюмень». Все поддержали это мужественное решение.

Во дворе стоял заведенный трейлер. Я подошел и обратился к дальнобойщику: «У нас сломались велосипеды, вы не могли бы нас подбросить?» Как показывает практика, добрых людей на свете больше. Водитель с сочувствием оглядел нас и сказал: «Могу. А куда вас отвезти?» — «В Свердловск» — воскликнул я, не веря, что так быстро решилась наша проблема. А еще я был счастлив от мысли, что не придется крутить педали. Дальнобойщик пожал плечами и сказал: «Не судьба. В Тюмень еду». Я потер больные ноги, посмотрел на усталые лица моих друзей. Увидел их печальные изможденные лица и произнес фразу, которая стала у нас крылатой: «В Тюмень так в Тюмень».

До Свердловска мы не доехали, но 115 километров на «Уралах» — это что-то!

Иногда подходили посетители и просили песню бесплатно. И мы пели. Люди были довольны и приходили к нам в бар снова и снова. Вскоре они становились нашими друзьями. А работать всегда веселей и проще, когда в зале есть поддержка. Приятно услышать в зале: «Это мой друг поет!» Зато как грустно выслушивать строгий упрек: «Так и собираешься всю жизнь по кабакам петь?»

А разве это недостойно?

Лабух творит настроение. Он может развеселить и поднять танцевать весь зал. Может заставить задуматься и сделать так, что гостю будет стыдно за проступок. Ты хамишь, а я: «Для расстроенного гостя в подарок от музыкантов звучит песня».

Проблемы на работе? А здесь можешь расслабиться! Выйди в центр зала, станцуй лезгинку. Выплеск адреналина огромный, и никаких проблем, а наоборот, аплодисменты.

Ты пришел один. Выпил, а поговорить не с кем. Все давно по парам. Вдруг — песня твоей молодости. Ты вслух: «Это моя любимая песня, я под нее в первый раз…» Кто-нибудь обязательно поддержит или возразит. Но общение завязалось. Ты уже не один.

Мы споем про любовь, а ты пригласишь Её. И пока длится танец, между тобой и Ею промелькнет то, о чем поется в песне.

Вот для чего мы тут.