Это было светлое, свежее, прозрачное утро. Небо цвета
бирюзы казалось величественным и спокойным. Не по-будничному шуршали шинами
проезжающие мимо машины. Грузно покачивались на колесах, притормаживая у
лежачего полицейского, автобусы. Припекало солнце. Под его лучами сильный и
стылый ветерок уже не сковывал, а будто даже бодрил и чуточку обжигал.
Начинался день 9 мая. Мы с Ричардом вышли на прогулку, он
жадно нюхал воздух. Настроение было по погоде, чувствовался какой-то подъем.
Близко ощущалось, что на Центральной площади города подходила к концу подготовка
к празднику. Завершались репетиции — вот-вот начнется Парад Победы. Туда уже
ручейками стекались люди со всех улиц и переулков.
И вот под этим небом, на этом бойком ветерке, обдувающем
перекресток улиц Мира и Ленинградской в Тюмени, мы стояли с псом. И будто бы из
ниоткуда прозвучало приветливое: «С праздником!» Располагающий, без наужелюбный
баритон. Открытое лицо. Добрый прищур. Улыбаясь в седые усы, пришелец обнажил
беззубый рот. Один глаз у него был невидящим.
Передо мной стоял невысокого роста человек без возраста в
куртке, надетой на «зелёнку». Из-под воротника проглядывал уголок тельняшки. Не
то летчик, не то моряк. К правой стороне своей камуфляжки он приколол юбилейные
значки российской авиации — на одном я разглядела надпись «Аэрофлот — Ил-76». Со
стороны сердца подрагивал лепесток Георгиевской ленты.
Подошедший представился Анатолием. Чем-то он меня
заинтересовал, мы познакомились. Хотелось знать, идет ли он на парад, как жизнь,
как настроение… Все-таки был праздник, который объединяет всех.
— Эх, Лена… — начал по-простому Анатолий, — я, как
офицер... спирт взял.
Он что-то поискал в кармане, извлек и трогательно пояснил:
— 95 граммов.
Это был размером с ладонь фанфурик. Тело пузырька укутывала
этикетка с мелким текстом. Не без труда удалось разобрать: «Косметический лосьон
«Свежесть».
— Служил я в Афгане! — неожиданно отчетливо и как-то
значительно произнес Анатолий. — Из Афгана пришел, а дом мой сгорел. Подожгли,
возможно. Там бомжей было до фига…
Говорил он отрывисто, но не резко. Чувствовалось, что в нем
теснятся воспоминания о далеких суровых днях и давних больших потерях, но
пережитое его не отпустило, а раны не зарубцевались. От невысказанного срывался
голос, дрожали губы, видно было, как волнуется его душа.
— Когда я после войны пришел, — продолжал Анатолий, — то
уже никого не было. Кто повесился, кто застрелился, в общем — ни-ко-го.
Раньше-то ведь у нас телефонов не было, в советское время переписывались, обо
всем узнавали из писем. Я тогда многого даже и не знал... Да, Афган — это
тяжело… — неожиданно заключил он и вздохнул.
Я не находила, что сказать. В голове крутились всего два
слова: братья-афганцы… Неслучайно эти два слова породнились. Ребят, которые
прошли афганскую мясорубку длиною в десятилетие, было очень много, и они стали
как побратимы, они делили одну общую судьбу.
— Вы по призыву попали в Афганистан? — спросила я Анатолия.
Он стесненно улыбнулся:
— Так ведь мне уже много лет, Лена! Я родился в сорок
седьмом... Я ведь еще кадетский корпус закончил! Пять с половиной лет после
этого учился в летном училище. Звание мне там дали — лейтенантом стал. Сколько
потом лет еще прошло, я не помню. Меня отправили на Балтику, с Балтики — в
Германию, из Германии — в Северный Вьетнам, потом — на Карибы, оттуда — в Афган.
Мама меня не дождалась. Отец в свои семьдесят умер. Эх! — Он снова вздохнул. —
Судьба моя военная!..
Но тут что-то произошло. Лицо Анатолия напряглось, стало
торжественным. Сам он резко вытянулся — по-военному приветствовал прохожего.
Мимо шел бравый человек, одетый в парадный костюм. Он явно спешил. Китель его
был сплошь увешан наградными знаками.
— С днем Победы! — громко отчеканил Анатолий.
— Взаимно, — послышалось в ответ.
Анатолий заулыбался:
— Счастья, здоровья!
— И вам тоже!
Прохожий, не теряя шага, ответно отдал честь и вскоре
скрылся из вида.
Напряжение спало, и мой знакомец снова стал прежним,
задумчивым, предался невеселым воспоминаниям. Снова вращал он калейдоскоп
памяти.
— Офицер вот прошел сейчас... А у меня дом когда сгорел, то
все награды отца сгорели. Отец мой до Берлина немцев гнал — бандеровцев
особенно. В Белоруссии отец был командиром отряда партизан. Он, знаете, многое
мне рассказывал, всё рассказывал...
— А сейчас, Анатолий, где живете?
Рукой махнул:
—Я живу в городе…
— Пенсию платят?
— Две тыщи — за Афган, и еще 12 тыщ — это моя основная
пенсия, — сказал и строго нахмурился: — Ох, правительство у нас... шикарное…
Мне отчего-то подумалось, что за эти годы мы пережили уже
не одну войну.
— Ну а какие у вас отношения с теми, кто Чечню прошел?
— Был друг, но сидит. Сидит друг мой в тюрьме... — и он
снова вздохнул, а после добавил: — Вот судьба — мое время…
— А на встречи в школах приглашают?
— Да приглашают! — как-то с досадой отмахнулся. — Я не
хожу. Зачем?
— Больно вспоминать?
Анатолий тихо пояснил:
— У меня даже слезы выступают от этих мыслей…
Мы немного помолчали. Но, видно было, Анатолия бередила
память. И он снова заговорил:
— Случай был… «Дух» от меня бежит — лет 18 или 20 ему.
Забёг в свой кишлак, бросает автомат прямо в ноги мне: «Шурави, не стреляй!» Я
ему: «По-русски заговорил?!» «Да, — бормочет, — я в России жил». Я взял автомат.
А он в крик: «Мать!..» Да, действительно, смотрю: мать, отец, братья — все
рядом. Опять кричит: «Не стреляй!» Я ему: «А кто отправил вас воевать?» Слышу:
«Нам приказали боевые командиры, чтобы мы воевали против русских, потому что вы
оккупанты. А мы что сделаем?» Я-то, Лена, за Родину боролся! Повесил я тогда
автомат на плечо и вышел. Подумал, что в спину выстрелит. Нет, не выстрелил! А
бывало такое — убивали. Нет, он не выстрелил, он даже рукой мне помахал:
«Шурави, до свидания!» Как сейчас вижу — смеется. Я ему: «Больше не будешь
воевать?» — «Не-ет, никогда!» Боевики гнали их воевать насильно. Но знаете, что
они делали с нашими? Если офицер попадется — ухо ему отрежут, потом другое, по
1000 долларов получат за это. Ну а если это рядовой десантник, то по 500
долларов...
Вот уже, поистине, наше время — это непредсказуемая каша.
Пес тянул поводок, и я подумала, что пора! Да, пора было
разбегаться. Анатолий сделал строгое лицо:
— Ричард, приказ командира «Встать!»
И мы с Анатолием рассмеялись.
— Здоровья, терпения, мирного неба! — пожелала я своему
случайному собеседнику, герою далекой войны, которая для него уже никогда не
закончится.
Он выслушал и прочувствованно ответил:
— Так точно, светлого неба!
