Сергей Другаль: Я вступил в тот Союз, где не было антисемитов. Меня пригласили, я написал заявление, меня сразу приняли. Мучений никаких не возникало. В наших рядах находился писатель Дробиз. Кто-то его обозвал, я возмутился, и мы вместе с Дробизом вышли. Сейчас я член другого Союза писателей. Иногда приглашают на «Пушкинские дни» к памятнику Пушкину. Там детишки читают стихи. Потом уходим в Союз, и там пьянка делается…

Елена Минакова.: Как вы пришли в литературу?

С.Д.: У меня был друг — Виталий Бугров. Он работал в «Уральском следопыте». И вот как-то я принес в журнал рассказ. Не помню уже какой. И мы сразу сошлись, сразу сдружились. Журнал тогда обитал в здании на площади 1905 года. Мы там собирались. Там же я познакомился с Крапивиным, вернее, нас познакомил Виталий. Они были друзьями.

Е.М.: Бугрову в этом году исполнилось бы 70 лет. А каким он был человеком?

С.Д.: Бугров был идеальным человеком. Воплощением интеллигентности. Он не мог сказать плохого слова. Никогда не повышал голос. Никогда не матерился, даже смешно об этом говорить... У меня на работе был спирт. Я его приносил и говорил: «Это хищенка». И мы всей редколлегией пили эту хищенку. Эти годы были как праздник. Праздник общения. Беседовали, в основном, о литературе, конечно. Никого звать не надо было — все сами приходили... Все прошло, все разрушено! Витя (В.И.Бугров — ред.) умер. Никто его не заменит. И даже не пытался заменить, потому что ничего бы не вышло. «Следопыт» сделал Бугров. При нем тираж журнала достиг небывалого роста. Бугров вел фантастику. Фантастика определяла лицо журнала. Раньше и «Аэлита» была как праздник. А сейчас его нет. Для одного из последних фестивалей каких-то артистов наняли. Они выступили. Я не досидел, ушел…

А без Бугрова я вообще перестал писать фантастику.

Е.М.: Я думаю, настоящая фантастика — это удел интеллектуалов. А вы, Сергей Александрович, как думаете?

С.Д.: Обычный автор никакого сравнения с фантастом не имеет, понимаете? Я имею в виду настоящих, таких, каких Бугров выбирал из тысяч. Только единицы из присланных рукописей ему нравились. Это была вроде вкусовщина. Бугров выбирал то, что ему нравится лично. Если ему что-то не нравилось, он всегда улыбался и очень мило отказывал. Он считал, и я с ним согласен, что писатель-фантаст настоящий — это, конечно, для обычного писателя недосягаемо. Ну, вон они (кивает на полки с книгами) стоят у меня: наверное, их тысячи. Особой пользы от них нет — они разового пользования. А фантастика — не разового, она перечитывается. Виталий Иванович многих, и меня в том числе, извлек из небытия. Через себя пропускал рукописи целыми пачками... Мне давал на рецензии. Пять рублей за рецензии платили. Были неплохие деньги тогда.

Е.М.: Не отравляло Виталия Ивановича чтение такой массы приходящих в журнал рукописей?

С.Д.: Нет. Как вам сказать… Это был удивительный человек. Он очень быстро читал. У него был потрясающий вкус. Он как-то отбирал сразу — хорошо это или плохо. Были и такие авторы, которые лезли к нему. Всяческие комплименты делали. Но давить было без толку! Бугров давлению не поддавался. Просто улыбался, и все. Я рад, что мы были с ним друзьями.

Е.М.: Фантасты, они оптимисты?

С.Д.: Все оптимисты…

Е.М.: А можно ли отказаться от определения «фантастика», если следовать мысли, что все интересное и есть литература?

С.Д.: Фантастика — это литература, а все остальное — писанина. Смотрите, сколько у меня стоит книжек на полках! Кто их читает (презрительно), кто их читает? Вы знаете, если по-хорошему смотреть, так фантастика охватывает все. Она и бытовое, и любовное, и приключенческое. К ней все примыкает, и все замыкается на фантастике. Элементы фантастики нужны, иначе литературы не получится. Вы понимаете, литература в бытовом смысле вырождается! Мало кто читает эту мало нужную книжку... Ну, кто будет читать сейчас «Мать» Горького? «Молодую гвардию» кто будет читать? Это же безумие какое-то — на чем мы воспитывались.

Е.М.: Школа, а еще точнее — идеология, навязываемая детскому сознанию, иной раз прививает отвращение к чтению.

С.Д.: Еще как! Возьмите ту же «Молодую гвардию». Я по ней доклад делал, почти наизусть выучил. Зачем? Не знаю. Как литература — это же нуль. Весь Фадеев — это нуль. Еще пытаюсь вспомнить кого-то, кроме Фадеева. Панферов... Гладков, он написал «Цемент». Я его читал, но забыл. Еще кто?..

Е.М.: Вот вы говорите: читали и даже знали наизусть… Прозрение приходит — но когда?

С.Д.: У того, кто читает много, прозрение наступает сразу. А для тех, кто не читает, оно вообще не наступает.

Е.М.: Литература формирует личность?

С.Д.: Да, пожалуй, вы правы, именно так и есть. Именно литература формирует личность. Если ты не читаешь ни черта, так и личность не сформируется. Ну, вот я кончил школу рабочей молодежи. В 9 классе не учился, а сразу — в десятый после восьмого. Меня формировала, конечно, литература, но не знаю даже какая…

Е.М.: В каком-то из своих высказываний вы заметили, что специально в писатели не выбивались, ибо ваш основной заработок был вне сферы литературы. Я это поняла по-своему: настоящий талант обязательно заметят, у него своя дорога... Но тогда зачем нужны Союзы писателей, что они дают?

С.Д.: А ничего. Это я им даю сто рублей ...