Свой подтвержденный документами возраст Мария Поликарповна Антипова узнала только тогда, когда ей уже исполнилось 50 лет. Сейчас ей 75. Но она и по сей день не может разобраться в своей долгой и трагичной судьбе.

А судьба ее началась с эвакуации, с потерь, с горестей военного лихолетья, которое на долгое время лишило ее даже родного адреса. Она как бы выпала из времени и места.

Есть воспоминания, которые бередят душу. И главная боль, что в этом временном отрыве упущена возможность точно узнать ответы на жизненно важные и, по существу, такие простые вопросы. Куда делись метрики? Откуда в документах появилась неправильная дата рождения? И наконец, что же произошло с отцом, фактически пропавшим без вести?

В 1941 году, ее, шестилетнюю девочку, отец перед отправкой на фронт подхватил на руки, прижал к груди и сказал: «Маруся, вот закончится война, мы разобьем фашиста и тогда заживем». Она спросила: «Тату, а кто такой фашист?» «Да я и сам не знаю», — со вздохом ответил он. Больше дочь своего отца не видела.

Мария Поликарповна раскладывает на журнальном столике бумаги, фотографии:

— Вот смотрите, куда я только ни писала! И в Центральный архив Министерства обороны. И в Сумской военный комиссариат, откуда отец призывался. И в Ахтырско-Великописаревский горвоенкомат. Всюду в списках безвозвратных потерь он не значится. Я написала президенту Медведеву. Получила ответ — «Ваше письмо взято на контроль». И все. Обратилась к Зюганову: «Уважаемый, вы там поближе к Медведеву. Может, кто-нибудь поможет мне в том, что я прошу?» Ни звука! Я перевернула все!

Глядя на лицо этой мужественной благородной женщины, трудно представить, сколько горя и мытарств претерпела, едва вступая в жизнь, девочка Маруся.

Рассказ ее начинается с ворвавшейся в дом беды. Однако где был этот дом, Мария Поликарповна не помнит. Одно сплошное волнение:

— По радио еще только говорили, что началась война, а нашу железную дорогу уже бомбили. Мы все выскочили из дому, и — бежать к мамам. Солдаты кричат: «Назад!» Да кто нас удержит! Нам бы только добежать до сарая, за которым женщины как раз пололи свеклу. Вдруг показался самолет и тут же повалился набок. И что-то страшно рвануло! Мне показалось, что я в песке, а это была моя кровь.

Не знает она и того дня, когда их увозили в тыл. Помнит одно — что «у свеклы уже был лист с ладонь». Их отправили в контору за деньгами на дорогу. Немцы продолжали бомбить. Поубивало женщин, детей. Марусину маму ранило. Лежали они на земле, а когда поднялись, увидели, что той конторы уже нет. Спасла девочку ее любимая огромная кукла, которую она прижимала к себе. Осколок попал как раз в куклу.

Отправляли их в Курганскую область. Но доехали не все. Оставшиеся в живых хоронили убитых, ухаживали за ранеными. В один из таких налетов Маруся лишилась матери. К месту назначения прибыли всего пятнадцать детей и две женщины.

— Привезли нас, вшивых, — вспоминает, — в деревню Одино. У кого были наши документы, не знаю. Я вообще не понимала, что делается и что с нами будет. Мы помогали скотнице — тете Соломее. Носили за ней фонари… В Одино я начала учиться. Только после войны в деревню приехал дядя Гриша — высокий, худой, горбоносый. Приехал с «разрешительными бумагами» на вывоз «племенного скота и эвакуированных детей» в Ростов-на-Дону. Коров загнали в вагоны, туда же по двое посадили нас, чтобы коровы не запутались в цепях. Где-то по дороге к нашему составу подцепили еще вагон. С военными. Мне и подружке Тане наказали не открывать вагон никому, пока не будет сказан пароль. Военные по дороге избавляли нас от вшей, мыли и завязывали нам бантики из бинтов. Был там один моряк. Дал он мне как-то баночку консервов, буханку хлеба, коробочку сахара и зеленый чайник кипятка. Дяде Грише это очень не понравилось, потому что он нас кормил, как собак. Я до сих пор селедку не ем! На той была ржавчина в палец. А хлеб такой, что им убить можно. За всю дорогу мы не видели ни стакана молока при полном вагоне коров. В Ростове, запомнилось, нас встретили тепло и накормили досыта. Так наелись! Танька сказала: «Вот это мы зажили!»

А с житьём-бытьём всё не определялось. Хотела Марусю оставить у себя жена дяди Гриши — бездетная приветливая женщина. Но Маруся стала просить, чтобы ее отправили к родным. Отправили. Так она очутилась в бабушкином доме в городе Сытное. Наконец-то обозначилась ее родина! Однако родного угла она не обрела. Бабушка (по матери) хоть и приняла внучку, но ни разу ее не приласкала и не пожалела. У самой было семеро по лавкам. По воспоминаниям, «таких жестоких бабушек» никогда в жизни она больше не встречала.

Как дочери солдата государство выделило Марусе 25 соток земли. Для многодетной семьи такой подарок пришелся кстати. По осени удалось собрать хороший урожай. В январе бабушка позвала Марусю и сказала: «Ты свое уже все покушала. Кормить тебя нечем, остался сундук твоей мамы. Мы его продадим, и ты поедешь к тете Тане». Это была родная сестра Марусиной матери. Сундук был продан за 70 рублей. Марусе достались калоши. Ее отправили в Донецк.

Марусе исполнилось 14 лет, когда она твердо решила разыскать отца. А пока стала няней для десятилетней дочки тети Тани. Хозяйничала в доме — стирала, варила, убирала. По выходным копала у соседей огороды. Кто-то расплачивался молоком, кто-то — кусочком сала, а кто и «штук десять картошек» давал.

В 1950-м, после отъезда тети Тани в другой город, Маруся нанялась домработницей в семью фотографа. Спала в курятнике. А по выходным, когда ее освобождали от дел, возвращалась в свою комнатку, бывшую тетушкину кладовку, где стояла железная кровать и имелась подушка, набитая мхом.

Трудовая книжка у Марии Поликарповны появилась, как и паспорт, много позже, чем она начала работать. Было это в 1952 году. Документы свидетельствовали: дата рождения — 8 марта 1936 года. Но откуда паспортисты взяли эти данные, неизвестно. Во время эвакуации Марусины метрики были утеряны.

И так вышло, что свой день рождения Антипова узнала только в 1985 году, когда из столичного архива пришла справка с гербовой печатью, утверждающая, что Антипова Мария Поликарповна, в девичестве Клименко, появилась на свет 14 февраля 1935-го в городе Сытное Прохоровского района Белгородской области. Так что себя она обрела в 50 лет.

Трудно перечислить, когда и кем Мария Поликарповна работала, какие специальности одолевала. В Донецке освоила опарную работу на хлебозаводе. В санатории «Донбасс» служила дворником и санитаркой. В тюменском ресторане «Нефтяник» начинала с чистки картошки, со временем выучившись на повара. Заправляла столовыми в Увате и в таежном поселке Соруме. В Надыме работала диспетчером и радиооператором, а заодно наводила чистоту в гостинице, в книжном магазине, мыла шесть подъездов. За все это и «была награждена почетной грамотой исполкома с занесением в личное дело».

Она дважды выходила замуж. Первый муж умер молодым. Второй, когда она тяжело заболела, ее предал, как это нередко бывает. Приемная дочь, которую она вынянчила и вылечила, уехала в другой город и писем матери не шлет.

Так и тянулись годы одиночества, бесконечных поисков куска хлеба и хоть какой-то правды в отношении самого близкого для нее человека, отнятого фронтом.

А ведь для нее-то самой война так и не кончилась. Она осознает себя «ветераном неопознанного фронта», который мог бы давно кончиться для них с отцом, если бы не постоянное полное равнодушие официальных инстанций и людей, к которым она обращалась.

Но ничего не могло ее остановить. Мария Поликарповна за это время стала настоящим следопытом. Шесть десятков лет продолжается ее поиск.

И за все это бесконечное время ей удалось уяснить для себя весьма немногое. Отец служил в воинском звании — «красноармеец». Побывал в плену. «Место захоронения — могила» — именно такое нелепое и жуткое определение значилось в «Сводной информации о человеке», взятой случайными помощниками в Интернете из обобщенного банка данных о фронтовых судьбах воинов. Ознакомилась Мария Поликарповна и со списками военнослужащих, освобожденных из плена. Правда, в графах этого важного документа не до конца прослеживаются передвижения бойца. А те, к кому Антипова обратилась, неверно истолковали эти, и без того малые, данные. И опять осталось неясно, где фактически служил солдат, где и в какой последовательности происходили события во время его боевого пути.

Вплоть до 1980 года Мария Поликарповна не была уверена в том, что ее отец погиб. Но однажды посетила его родные места. И тетя Афанасья (сестра отца), которой на тот момент было 87 лет, вдруг призналась племяннице: «Маруся, приходила та бумага, что батька твой погиб! Только до сих пор не знаю, куда ее без памяти дела…» После этого Антипова четыре раза ездила в Ахтырский район, пытаясь на месте разузнать о судьбе отца. В селе Низы нашла Евдокию Малахову, от которой в годы войны у Поликарпа Клименко родилась еще одна дочь — Нина. Евдокия Ивановна встретила Марию не по-доброму. Сказала: «Твой батька — настоящий кобель. Когда он уходил, я ему пожелала: чтоб тебя первая пуля не минула!» А от людей стало известно, что сослуживец отца Марии Федор Дубинский говорил Евдокии: «Можешь выходить замуж, Поликарпа убили фашисты в деревне Квитка». Антипова выяснила, что деревень с таким названием на Украине целых девять. Она обратилась во все. И отовсюду ей пришел один ответ — такого случая, чтоб немцы казнили в тех деревнях солдат, не было замечено.

Буквально недавно, узнав о внимании журнала «Проталина» к ее проблемам, она опять сосредоточилась на далеких годах детства. И теперь она почти уверена, что семья ее перед войной жила в Выборге, родители были простыми рабочими. А похоронка, кажется, пришла к тете из Скороднянского района Курской области. Там, в районном центре, они все документы и получали. А туда похоронка попала вроде бы из Смоленска. Но и этим ничего не прояснилось.

Письмо из Центрального архива Министерства обороны РФ словно подвело окончательную черту под ее безуспешными поисками. «Ввиду того, что в Вашем запросе не указано полное (без сокращений) наименование полка, в котором проходил службу Клименко П. И., подчиненность полка (фронт, армия, дивизия), район его боевых действий или место дислокации, а также нет сведений о периоде службы в этом полку запрашиваемого или сведений, когда (год, месяц) прекратилась с ним письменная связь и когда (год, месяц) он был призван в СА, наведение справки по существу Вашей просьбы не представляется возможным».

Антипова тут же позвонила в военкомат Ленинского административного округа Тюмени, где она сейчас и живет. У нее запросили последнее письмо отца. А ведь у нее и первого-то не было! Затем дважды попросили перезвонить. То учения идут, то просто некогда. То они подсчитывали какие-то там голоса. Не до нее!

Больше она туда обращаться не стала.

В нескончаемой череде лет она ни с кем не делилась, никому не плакалась о своих мытарствах. Обидели ее и в редакции областной газеты, отказав в поиске лишь потому, что «ни она, ни ее отец не имеют никакого отношения к Тюмени». Как будто география решает судьбы людей. Так отнимается у человека последняя вера. Не сразу согласилась Мария Поликарповна поделиться своей бедой с тюменской журналисткой Ириной Тарабаевой, настолько сердце оцепенело от того обидного отказа. С Ириной разговор начался со стихов, адресованных «Проталине». Строки были опять же связаны с ее неотступным поиском: