Как вы полагаете, на моторной алюминиевой лодке можно преодолеть за одну экспедицию 1 600 километров? Вроде многовато будет. Особенно если учесть, что маршрут проходит по таежной реке Демьянке, и бензозаправочных станций на ее берегах пока не предусмотрено. На самом деле эту задачку легко решить так. С началом навигации отправляется от поселка Демьянского самоходная баржа, на которой госпромхоз везет таежным жителям разные продукты и материалы. Демьянское стоит как раз при впадении реки Демьянки в Иртыш, и баржа поползет против течения к верховьям, к Калемьяге. И моторка, пристегнутая к борту баржи, поплывет сама собой, а ее владельцы раскинут на палубе палатку, разместят немалый груз, и их главная стратегическая забота будет сводиться к тому, чтоб на остановках припрятывать в заветных тайниках горючее для мотора на обратный путь. Возвращаться из Калимьяги моторки будут своим ходом, да еще с грузом на борту. Какой бывает груз у этнографов? Берестяной короб для сбора клюквы, старинная прялка да мало ли еще какие неожиданные находки. Вот тут-то канистры из тайничков для моторки и пригодятся.

Когда Ришат Рахимов рассказывает о традиционном маршруте — раз в сезон! — к верховьям Демьянки их экзотического экипажа с Володей Адаевым, то кажется, что рассказчик не менее хитроумен, чем гомеровский Одиссей.

Возьмем другую точку на карте области — не Уватский район, а побережье Байдарацкой губы на Ямале. Там лежит скелет косатки, огромного дельфина, выброшенного на берег штормом. Ришат уверен: правильное место для этого великана — в областном краеведческом музее. Но вертолета ему никто не дает, как и денег на транспортировку драгоценных костей. Что делать? Ришат случайно узнает, что по весне (в полярной тундре это начало июня) собирают панты по оленеводческим бригадам. Еще зимой он связывается с директором Белоярского совхоза, и тот подсказывает ему: по этим непроходимым местам снуют танкетки, вездеходы на гусеничном ходу, вот и лови их на фактории в центре Ямала. Ришат забыл даже имя этого крошечного поселка, которого нет на картах. Но может ли он забыть о своем путешествии рабочим поездом к точке «икс». Железная дорога от поселка Лабытнанги строится бесконечно. Пока строят на одном участке, грунт на другом предательски проседает, и местами рельсы висят над промоиной. Каждый рейс — поездка в незнаемое.

Обстоятельства места могут меняться — Гыданский полуостров, Заболотье или даже Башкирия, в горах которой обитал когда-то пещерный медведь, однако обстоятельства образа действия неизменны: нет финансирования, нет дорог, нет транспорта. Так что выкручивайся сам.

Однажды, рассказывая о своих полярных странствиях, Ришат мимоходом обмолвился: «В картах я очень хорошо разбираюсь» (разумеется, географических). И стоило слегка потянуть за эту ниточку, как я услышала хвалу спутниковому навигатору, который не даст заблудиться ни в каких краях. А лет двадцать тому назад каково приходилось артиллерийскому разведчику без такого спутникового навигатора? Его заменяли несколько приборов, главные из них — артиллерийская буссоль для измерения магнитного азимута и артиллерийский круг, работающий по принципу логарифмической линейки.

Оказывается, Ришата Рахимова во время военной службы готовили именно к роли артиллерийского разведчика. Как только его призвали к службе, еще в Тюмени он проявил себя как отличный стрелок и вполне годился для отправки в Афганистан. Специальная военная подготовка проходила в частях 35-й армии на Дальнем Востоке.

По воспоминаниям Ришата, во время масштабных военных учений он дважды чуть не погиб. Сидел в окопе, определял координаты «вражеского» танка. Однако артиллеристы что-то перепутали и долбанули по их окопу. Ришата это так ошарашило, что он рванулся высунуться наружу, но тут же получил по затылку от начальника дивизионной артиллерии. Снаряды-то были уже настоящие.

Спецподготовка закончилась, и солдаты с вещмешками за спиной отправились на фронт. И тут опять незадача. Рахимова, лучшего разведчика 35-й армии, не взяли в Афганистан. Вот это был удар! Ушли его друзья, его любимый командир — а он остался. Ришат напряженно ищет причину до сих пор. Думает, что это из-за его независимого характера. Ни разу в армии он не позволил унизить себя и даже дрался с сержантом, когда тот был явно несправедлив. А командир-то знал это, знал… В общем, рана не затянулась до сего дня.

рассказ Ришата

Далеко за Полярным кругом есть поселок Гыда, самый северный порт России, и живущий там краевед-любитель сообщил новость, которая лишила покоя нашу музейную троицу (этнограф Володя Адаев, биолог Павел Ситников и я). Новость такая: на берег Обской губы выброшен штормом гренландский кит. Это самый крупный и самый редкий представитель арктической фауны. Мы тогда еще даже не представляли степень его «краснокнижности», но сразу решили рвануть в Гыданскую тундру. Недаром же нашу троицу прозвали «музейным спецназом».

Однако музею не под силу оплачивать экспедицию. Мы и не мечтали никогда, что вот хорошо бы арендовать вертолет или какой-нибудь корабль. Начальство привыкло, что все делается подручными средствами, голыми руками. В общем, ждали мы три года, и когда наконец тронулись в путь, получив командировочную бронь на Гыду, надежды на удачу оставалось совсем чуть-чуть. Поэтому в план экспедиции мы включили для подстраховки еще кой-какие пункты. Кто его знает, может, скелет кита замыло песком или унесло штормом? А может, его ребра прихватили оленеводы: прекрасное сырье для оленьей упряжи. Но все-таки решили рискнуть — на месте виднее.

Гыда встретила нас не очень-то приветливо. Самый главный удар: директора школы-интерната, с которым я загодя (еще зимой) договаривался о транспорте, не оказалось на месте. Расчет мой был прост — присоединиться к вертолету, в конце августа собирающему со стойбищ детишек в школу. И тут мы просим вертолетчиков сделать небольшой крюк, сбросить нас на безлюдном побережье. Но все сильно застопорилось: вертолетчики нас ни в какую не берут; школьные учителя уверяют, что никакого кита на побережье нет — проверено. И жить нам негде. Приютил нас завклубом Леонид Стрекалин — спасибо ему. Рассчитывали на одну ночевку, а застряли в его тесной квартирке на неделю.

Кстати, его выражение «Так даже лучше!» прочно вошло в наш быт. И когда мы стояли по колено в зловонной яме, извлекая на свет наш трофей, и когда голодные, без сил падали на поляну с морошкой, придавленные тяжестью рюкзаков, то неизменно подбадривали друг друга: «Так даже лучше!»

Чтобы не впасть в уныние, мы учились выживать на подножном корму. Я сеть захватил, и хотя муксунов и омулей не так много поймали, главное — мы освоили старинный метод рыбалки. И уже знали: с голоду не пропадем!

Когда же нас высадили наконец в искомой точке, когда мы в предвкушении передыха расположились на тихом побережье, поставили палатку и полезли за провизией — сети не оказалось, ее мы забыли в Гыде. Делать нечего, разожгли костер (слава Богу, топляк на берегу). А к ужину у нас оказались… ананасы в собственном соку, прихваченные по причине дня рождения Павла. И вдруг гости! Мы их издалека увидели и поняли, что это ненцы: вместе с ними то приближались, то разбегались темные пятнышки. Собаки!

Что произошло? Из стада убежал олень, и его искали. Но нашли сначала нас. Сидим на безлюдном побережье, уютно пьем чай и думаем про полярного кита. Изюминка тут в том, что именно эти оленеводы три года назад увидели здесь кита — тогда еще свежий труп. Но не возле этой речки. Оказалось, северней километров на шесть есть другая речка с точно такими же берегами. Немудрено было ошибиться, глядя сверху, с вертолета. И похоже, что скелет кита затянуло песком. Они проходили как раз это место сейчас и заприметили, что песец песок ковырнул. Видимо, учуял тухлятину в глубине. Значит, все объяснил голодный песец? Так даже лучше!

Наши новые друзья Кузьма и Сергей снабдили нас сетью, притащили к праздничному ужину кусок оленины на палке (все-таки нашли строптивого оленя и уже его разделали), спели нам свои протяжные ненецкие песни, а потом мы отправились спать. Впятером мы уместились в нашей двухместной геологической палатке. А утром наши гости, показав нам нужное место, ушли в стойбище за большими лопатами. У нас-то с собой были только саперные.

Ненцы вернулись только в концу второго дня. Уж евпятером. Они увидели аккуратно разложенный на песочке остов чуда-юда. Чтоб с полутораметровой глубины достать фрагмент скелета (ростом с человека), пришлось сооружать подъемник из бревен. Топляка, слава Богу, хватало. А «канаты» для этого «подъемного крана» нам выбросила из своей пучины Обская губа. Наш экземпляр оказался подростком. И тут опять уместно воскликнуть: «Так даже лучше!» Голову взрослого скелета нам было бы не поднять никакими хитроумными подъемниками. От чрезмерного давления яма в песке, наполненная зловонной водой, могла беспредельно углубиться. В общем, ненцы сильно не расстраивались, что мы обошлись без их помощи. Только фанатики музейного дела способны вынести и чудовищные нагрузки, и чудовищную «вонизьму», как ненцы окрестили нашу смрадную добычу.

На четвертое утро холодный штормовой ветер, срывая с кольев палатку, сбивал с ног, залеплял песком глаза. Оленеводы сказали: «Нам нельзя долго быть при такой погоде — заболеем и умрем». Словом, откочевали восвояси, а нам посоветовали двигаться вдоль берега на юг, там за пятьдесят километров есть брошенный поселок геологов. Под шквальным ветром запаковали мы в сумки драгоценные кости общим весом около полутора тонн и оставили в «камере хранения» на семи ветрах.

Наш марш-бросок до следующего поселка Тадибияха занял трое суток. Шли, ползли, карабкались. Пытались сначала часть груза тащить в лодке. На роль бурлака вызвался Володя Адаев. Но высокая волна захлестнула лодку и намочила остатки провианта и фотоаппараты. Пришлось разбросать груз на троих. Рюкзаки оказались по пятьдесят килограммов, а ведь впереди — протоки, озера и речки, текущие в ненужную для нас сторону. Лютый шторм на Обской губе — это зверь, он воет, грохочет и в бешенстве топит берега.

В последний день мы делали «ходки» по пятьсот метров, вдали уже виднелись корпуса и огромное кладбище металлического хлама.

Тадибияха когда-то был базовым поселком геологоразведки. Сюда свозили буровые станки и прочие агрегаты. Потом в начале девяностых экспедиция приказала долго жить, всех обитателей эвакуировали молниеносно, и поселок стал жертвой мародеров. Более страшного зрелища я не видел никогда. Как будто здесь случилась атомная война. Все было не просто разграблено, но искромсано, разбито, покалечено. И всю эту разруху взялся охранять милиционер Алексей Мякишев, единственный здесь представитель государственной власти. Ему помогал еще брат Саша.

Когда мы пришли в потемках на единственный огонек в забытом Богом поселке, братья страшно удивились, тут же отвели нам комнатенку с буржуйкой, накормили малосолом. Утром выяснилось, что есть только одна перспектива выбраться — дождаться ледостава, и тогда на снегоходах нас перебросят в Сеяху, на другой берег Обской губы. Навигация ведь вскоре заканчивается. Ну что ж, так даже лучше! Мы немножко расслабились, рыбачили, гоняли чаи, а душу-то все равно грыз червь: как там поживают наши драгоценные кости? Без них возвращаться было равносильно капитуляции.

Через пять дней неожиданно повезло: недалеко от поселка бросил якорь танкер, и я просто умолил капитана взять нас троих на борт (что запрещено) и забросить в Сеяху. Так мы оказались на Ямале, где нас, конечно, никто не ждал. В Сеяхе нет ни гостиниц, ни общепита, как не было и денег в наших карманах (только на авиабилет!). За Ситниковым, сторожившим рюкзаки на пристани, я приехал вскоре на пожарной машине. Мы получили приют в пожарной части благодаря доброму сердцу ее начальника Станислава Окотэтто. Он же постоянно подкармливал нас рыбкой.

В Сеяхе я расстался с друзьями. Володя с Павлом вернулись домой. Зачем нам всем быть заложниками полярного кита, пусть и четырежды краснокнижного? Тем более что у меня появился лучик надежды — капитан земснаряда, углублявшего вход в порт Сеяхи, пообещал помочь по окончании работ. Жду десять дней, подпитываемый надеждой и рыбкой Окотэтто. Но оказалось — у земснаряда нет топлива, чтобы добраться до Салехарда, не то что за костями плыть. Неужели все рухнуло? Неужели мы зря рисковали жизнью?

Оставался последний шанс — звонить в Омск, в Ямало-Ненецкое окружное управление водных путей. Уж что я только не говорил его руководителям! Вложил в голос всю свою энергию, всю тоску, всю боль. Станислав Овчинников и Александр Моргунов внимательно выслушали мою безумную речь и ответили: «Сейчас в порт причалит сухогруз «Фиорд». Подойдите к капитану». К капитану корабля подхожу — меня аж трясет. Думаю, пошлет подальше. А он так коротко бросил: «Идите за вещами».

В полдень я был уже на палубе, капитан сухогруза Александр Майоров отвел мне каюту механика, поставил на довольствие и показал, где душ, где библиотека. Я чувствовал себя как в пятизвездочном отеле. Столько успел пережить здесь новых впечатлений! Шторм был такой силы, что огромный корабль извивался подобно червяку на чудовищных гребнях волн. Постоянное пребывание в рубке, где я (со своим спутником — навигатором) пытался вникнуть в азы судоходства, за что меня прозвали внештатным штурманом. А чтение Джека Лондона в судовой библиотеке, да про Север! Но это уже после того, как мы взяли на борт бесценный груз. Шторм, конечно, разбросал наши сумки, но еще не унес в море. Мы его все-таки опередили. Тут я так успокоился, что даже захотелось посмотреть на себя в зеркало. Страшно удивился своему дикому образу. Побрился, оставил себе бородку эспаньолкой — в память о полярном ките.

Однако успокаиваться было еще рано. Как переправить сумки с «вонизьмой» в Тюмень? Эта мысль не оставляла меня, и еще с борта «Фиорда» я связался с диспетчерской и узнал: скоро снимается с якоря танкер ТМ-741, следующий до Омска. Его капитан Евгений Румянцев так любезно согласился взять на борт кости кита, как будто только их ему не хватало для полного счастья. Говорит: «Лови нас в Медянках (под Тобольском), у слияния Иртыша с Тоболом. Мы будем там через неделю». Стоит ли говорить, с какой благодарностью я встретил этот транспорт в Тобольске! Матросы сами перегрузили мешки и гигантский череп в музейную «ГАЗель», а я только прыгал около них с фотоаппаратом.

После этого перевел дух. Скелет поступил в распоряжение Павла Ситникова. И он принялся на озере Андреевском вываривать из костей все яды. Можно сказать, варить бульон из кита. Так даже лучше!

Из пяти масштабных экспедиций только одна, по большому счету, не принесла нам радость достижения. Что значит «по большому счету»? Значит, что мы все-таки отчитались за командировку шкурой оленя, а также пополнили коллекцию птиц, в том числе экземпляром краснозобой казарки. Но гвоздь экспедиции был в другом… В Байдарацкой тундре, на берегу каменистой речки Пензояхи, мы рассчитывали взять скелет мамонта. Но, видите ли, мамонт не стал ждать, пока найдут деньги для этой операции. Селевые потоки от тающего ледника, оползень и норовистое течение Пензояхи оставили нам прощальный привет от мамонта в виде эпифиза, позвонка — словом, в виде пяти костей. А счастье было так возможно! Год назад взяли бы голыми руками! Но можно оценить этот опыт и как ценный урок: все надо делать вовремя.

А меж тем на территории края водились пещерный медведь, пещерный лев, пещерная гиена, а еще задолго до них (пятьсот тысяч лет назад) — широколобый лось и эласматерий. Не слышали про такого? Это носорог, один рог которого достигал двух метров в высоту, а вес туши — четырех тонн. Удивляться тут нечему, ведь климат до второго оледенения в наших широтах был другой, процветала саванна.

Примерно семьдесят — двадцать пять миллионов лет назад здесь плескалось море. В нем водились палеогеновые акулы. Мы находим, к примеру, зубы мегаладона, самой крупной акулы на свете. Размер ее клыка — примерно с мою ладонь.

Однако если вернуться к вопросу о степени нашей компетенции по поводу ископаемых чудищ, то скажу: в сложных случаях привлекаем ученых-специалистов из Екатеринбурга. Допустим, когда я комплектовал экспедицию в поисках пещерного медведя, то в нее вошел известный ученый-палеонтолог Павел Косинцев.

Предположительно нас ждала добыча и в гористых местах Южного Урала. Туда можно проникнуть только по горной реке, когда она к осени мелеет. Решил нанять вездеход в Уфе, однако водитель нас подвел и утопил машину. Поэтому шесть мужиков — четверо ученых из Екатеринбурга и Уфы, я и мой пятнадцатилетний сын Денис — тащили на себе тяжелейшее экспедиционное оборудование. Восемь километров вброд по горной реке. Но мне-то, начальнику экспедиции, надо было еще в ближайших деревнях найти трактор, чтоб вытащить нашего утопленника и починить его. А найти трезвого тракториста — тоже дело нелегкое. Да, слабакам в таких переделках делать нечего. И все-таки самое сложное для меня заключалось на этот раз совсем в другом — найти деньги на экспедицию. Речь шла не о каких-то диких суммах, ведь все ученые работали безвозмездно. В поисках спонсора я обил множество порогов. Отказали везде. Как мне было обидно за свой город! Уже не надеясь ни на что, я все-таки позвонил по поводу своего письма в «Сибнефтепровод». Случилось чудо! Константин Кириллович Лысяный, генеральный директор предприятия, нашел деньги для научной затеи.

Руководству музея и в голову не приходило, что значит укомплектовать оборудование для экспедиции. Все эти спальники, примус, палатки… Но ведь требовалась и дорогостоящая аппаратура: цифровые фотоаппараты, видеокамера, спутниковый навигатор. Когда музей осваивал новый корпус в центре города, на улице Советской, мне удалось найти отличный источник финансирования. Одно предприятие готово было перечислять музею сто тысяч рублей ежегодно только за то, что на его территории был бы установлен баннер с рекламой. Но это никак не повлияло на наши отношения с руководством музея.

Как-то с Володей Адаевым мы потеряли все лето в ожидании денег на командировку по реке Демьянке. Время уходило. Вот-вот снег полетит, вот-вот река встанет, а мы на своей байдарке «Серая шейка» рискнули пройти на веслах сто километров от Ярсино до Калимьяги. В Увате все считали, что мы самоубийцы. А у нас было отличное настроение. В Ярсино удалось найти ценнейшие этнографические экспонаты: заплечный кузов из бересты, орнаментированные медвежьи палки, одеяла из лебяжьих шкурок. В общем, загрузились по ватерлинию. Вся деревня остяков (восточных хантов) провожала нас.

Если б мы только знали, что нам предстоит! На второй день обнаружилось, что на экспедиционной карте не нанесен двадцатикилометровый участок, и вместо того, чтоб присмотреть место для ночлега, мы решили приналечь на весла и во что бы то ни стало добраться к ночи до поселка. Мы гребли семь часов не переставая. Из них четыре часа — в кромешной темноте и против ветра. В довершение пошел снег — сначала мелкий, потом хлопьями, а мы гребли и гребли.

Когда наутро нас вместе с бесценным грузом повезли на моторке, то при свете дня мы увидели, сколько топляка торчит со дна реки. Стоило напороться на бревно брезентовым дном байдарки, и «Серая шейка» мигом бы оказалась в объятиях обледеневшего топляка.

Но самое главное даже не в этом. Когда поздней ночью в Калимьяге мы уютно сидели у печурки в гостях у Сергея Усанова и наслаждались горячим чаем, то всерьез сожалели, что уже послезавтра за нами придет вертолет.

Несколько лет назад Ришат Рахимов ушел из областного краеведческого музея. Вместе с другом Владимиром Адаевым они основали свою собственную фирму «Мuseum-студия». Главной их программой стало внедрение самых новых технологий обустройства музеев.

В Малом Заболотье я никогда не бывала, однако этот затерянный край семи озер представляю отчетливо по фильму, снятому Ришатом любительской камерой. Если моторка идет по каналу, будь начеку: как бы берег не своротить! «А если другой рыбак навстречу?» — спрашиваю. «Ну, значит, кто-то потащит свой корабль по прибрежной травке», — смеется Ришат. В этом краю весь народ водоплавающий, и прихотливая сетка ручейков, проток и узких каналов для чужака вроде кома запутанных ниток. Ой, заблудишься! Ясно, что эта сибирская Венеция, где в ходу не гондолы, а плотоходы, — заповедный рай для музейных этнографов. В Татарском Заболотье — Чебурга, Тахтагул да Большие Канданы — до сих пор жив инвентарь, который, считается, давно канул в Лету. Здесь и острога ручной ковки (на щуку!), и капкан на мелкого зверя, где роль пружины играют конские сухожилия, и лоток для рыбацкой сети из цельного ствола осины.

Вот о стволе осины поговорим подробней. События развивались так: Ришат Рахимов как директор «Мuseum-студии» получил заказ — оформить археологическую галерею в Ялуторовском остроге. Директор смекнул: что сильней всего приманит зрителя к результатам археологических раскопок, которые системно ведут в этом регионе профессор Александр Васильевич Матвеев? Захоронение в лодке. Но как реконструировать лодку-долбленку? Где еще не утеряны древние технологии? Только в таежных дебрях Заболотья. «Значит, нам с тобой надо в Тахтагул», — сказал Ришат своему соратнику Владимиру.

Ришат самолично выбирал на деляне отборную осину, курировал каждый этап, спать не мог, когда обнаружил, что верхняя часть бортов оказалась слишком хрупкой — в общем, это целая поэма о долбленке. Вроде песен Лонгфелло о пироге Гайаваты:

Как построил он пирогу

Над рекою средь долины,

В глубине лесов дремучих.

И вся жизнь лесов была в ней,

Все их тайны, все их чары.

Я поняла, что самое-то тонкое дело не в том, чтоб выдолбить пятиметровую колоду; главное — грамотно вести распорку осины, наполняя колоду горячей водой. Тут надо держать ухо востро! Многие лесные чары уже ускользнули от человека, хлебнувшего цивилизации. Вот борта долбленки и повели себя в конце концов непредсказуемо капризно…

И еще некоторое отличие от версии Лонгфелло:

И поплыл мой Гайавата

Вниз по быстрой Таквамино.

А наши музееведы поперли свое осиновое изделие на разных видах транспорта до Ялуторовска, где на восьми отведенных квадратных метрах (чем не погребальная камера?) им предстояло воспроизвести в долбленке погребальный обряд, каким он бытовал пять тысяч лет назад.

И все-таки самый мощный проект «Мuseum-студии» за минувшие три года, конечно, уватский. На создание краеведческого музея по договору определили сроку один год. А потом началось: администрации к юбилею района потребовалось ускорить процесс. И сроки сжали до четырех месяцев. Последние недели Ришат с Володей тут и спали, примостившись меж чучелами и мотками проволоки. Перед финалом, правда, пришлось и о сне забыть. Однако не ударные темпы созидания заслуживают нашего пристального интереса, а попытка музееведов предложить свежую концепцию. Говоря попросту, найти краеведческую изюминку. Смекали они, смекали с Адаевым и решили: а почему бы не ухватиться за легенду о золотой бабе?

В Кунгурской летописи рассказана история о том, как казачий атаман Брезга долго стоял с воинством своим у Демьянского городка и не мог сломить сопротивление его защитников: тысячам остяков помогали еще собратья с Конды. И вот один из казачьего стана вызвался проникнуть в крепость. Увидев, что остяки неустанно молились золотой бабе, понял, что силу им дает именно идол. Пытался даже выкрасть его, да не вышло. Однако лазутчик уловил, что осажденные уже дрогнули и готовы сдаться, о чем он и поспешил доложить казачьему атаману. Словом, казаки все-таки овладели Демьянским городком, а золотая баба… Ее ищут до сих пор.

Наверняка никто никогда золотой бабы не видал, и только неукротимое воображение скульптора Геннадия Вострецова смогло ее зыбкий образ запечатлеть в материальной плоти. Конечно, чтоб Вострецов взялся за такой заказ, Ришату пришлось немало покрутиться.

В книге отзывов Уватского музея много лестного пишут о диорамах: здесь обитатели лесов, озер и болот представлены в реальных сюжетах, да еще и курлычут, завывают или квакают. Ришат гордится, что впервые в местном музейном деле применил «озвучку». И все-таки главным остается целенаправленный поиск новизны в жизни музея.

«Мuseum-студия» охотно берется и за проведение историко-культурных экспертиз. По восточной окраине Уральского хребта задумали наши власти протянуть железную магистраль. А здесь угодья коренных жителей. Как совместить интересы цивилизации и традиционной культуры края? Фронтально обследуется местность, учитываются угодья и культовые места. По плану в районе Саранпауля будущая магистраль должна идти через территорию каслания оленей. Значит, этнографы в своей экспертизе ищут выход: предусмотреть подземный туннель для животниых.

К проведению масштабных экспертиз «Мuseum-студия» привлекает ученых университета, Академии культуры и искусств, Института проблем освоения Севера. Владимир Адаев, кандидат исторических наук, продолжает основательное изучение культуры восточных хантов (остяков). А Ришат Рахимов, аспирант Института истории Академии наук Татарстана, годами собирает материал по древней истории сибирских татар. Его метод я бы назвала широкозахватным: тут и полевые изыскания, и запись фольклора, и сравнительный анализ письменных источников в широком диапазоне.

Память Ришата не сохранила все подробности детства. Он рос в деревне Истяцкой на реке Вагае. В семье отца Халита Рахимова, сельского ветеринара, было восемь детей. В шесть лет Ришат отправился к дедушке на покос — тот сделал для внука маленькую косу. Дедушка не скупился, подбрасывал за работу копеек двадцать. В сельпо на эти деньги можно было купить горсть конфеток. Словом, это были первые заработки Ришата.

Со временем семья, как и вся деревня Истяцкая, перебрались в поселок Комсомольский, в леспромхоз. И старый, и малый здесь скуки не знали. То сбор коры и живицы, то сенокос, то клюква поспела — привычные заботы таежных обитателей. А ребятня всегда рядом. Ришат вспоминает, как тяжко доставалась клюква. Вставать-то надо было ни свет ни заря. Сбор клюквы — это промысел, им живут до сих пор много семей в том же Заболотье.

С двенадцати лет Ришат самостоятельно охотился. А в четырнадцать он простился с папой и мамой и уехал учиться в тюменскую школу, под крыло старшего брата. Но в родные места наведывался постоянно. Здесь-то, на реке Вагае, и обнаружил он странные кости животных. Он притащил целый мешок этих костей в областной музей, не ведая, что открыл первый в области палеонтологический памятник. Стали снаряжать на Вагай экспедиции одну за другой, пригласили специалистов (тогда впервые Ришат познакомился с ученым-палеонтологом Павлом Косинцевым), а потом взялись оберегать памятник природы, названный Рахимовскими перекатами. Сейчас на Вагае это охранная зона. Одна только кость широколобого лося, найденная здесь, подает надежды фантастические. Рога этого древнего зверя, имеющие три метра в разлете, показывают в зоологическом музее Академии наук в Петербурге, а целого скелета пока не обнаружено.

Мешок с ископаемыми костями — таков вступительный взнос Ришата Рахимова в сообщество одержимых следопытов. А по поводу Рахимовских перекатов можно только руками развести: ну кто еще при жизни удостоился вечного памятника?