Пригубив из аптечного пузырька настойки пустырника и ощутив теплоту освобождения от привычной скованности тела, Одиссей прямо от крыльца направляется в зеленый простор пансионных владений. Здесь свободно дышится, и ничто не нарушает тишины, кроме легкого шелеста деревьев. Вот они-то, эти мягко шелестящие кроны, и стали единственной чуткой аудиторией для Одиссея, который стремится сюда снова и снова, чтобы петь. Его голос, чистый мягкий баритон, это его естественное необходимое средство общения с миром.

Он пел всегда, сколько себя помнит, а ему исполнилось уже 50 лет. Когда-то домашний учитель Иван Иванович Иванов, прекрасно понимая особенность жизни своего подопечного, напутствовал его одним важным советом: «Когда поешь, чувствуй, что ты один и вокруг никого, даже когда ты на сцене». Тот давний совет очень пригодился Одиссею в его взрослой жизни и помог почувствовать себя раскованным, чтобы целиком отдаваться песне. Ему случалось бывать на сцене, и его талант отмечался дипломами художественной самодеятельности в номинации «Соло». Он пел там, куда его кидала судьба. Сейчас живет Одиссей Владимирович Маклаков в екатеринбургском пансионате для престарелых и инвалидов «Уктусский» на улице Просторной, и теперешняя жизнь после всего пережитого кажется ему вполне хорошей.

Правда, в комнате, где обитает Одиссей, очень уютной и обустроенной, не положено что-либо прибивать к стене, поэтому дипломы, полученные за выступления, к сожалению, приходится хранить наверху шкафа — вопреки их назначению быть на виду. Достать их без посторонней помощи Одиссею невозможно. О его выступлениях перед слушателями свидетельствует только групповая фотография местного хорового коллектива «Одуванчик», размещенная на стенгазете в холле.

Холлы и коридоры могут поведать о многом. В упрек другим подобным заведениям надо признать, что здесь создана атмосфера, максимально приближенная к запросам человека. Это искренне звучит в отзывах проживающих, да и видно по самому стилю здешней жизни. При развозке полдника случайные визитеры Одиссея, боясь помешать режиму, намеревались тут же уйти. В ответ раздатчица почти испуганно прореагировала: «Нет, нет, уходить не надо, будьте сколько хотите». На полдник тут приносят мандарин, банан, сок и выпечку. «Не то, что в прежнем стационаре», — замечает Одиссей, где ему довелось отбыть два десятка лет.

Культурно-бытовая комиссия здесь не просто штатная группа, это люди выбранные и поэтому очень ответственные. Плоды культуры пансионата наглядно представлены в стенной печати. Попытка смоделировать свободные мечты через опросник проявилась в списке «языком цифр». На вопрос «Куда на территории нашей страны вы предпочли бы отправиться в путешествие?» 19 процентов изъявили желание поехать на Байкал, 12 процентов — на Камчатку, только 8 процентов — на Черное море, 18 процентов отдали свои голоса графе «Другое» и 1 процент — графе «Затрудняюсь». Опрос проводился среди всего контингента, в составе которого есть ветераны Великой Отечественной войны, а им уже нынче под 90, и колясочники.

Одиссей тоже имеет свою мечту. На первый взгляд странную — побывать в Звездном городке, лично познакомиться с космонавтами, о которых он давным-давно очень много знает. Его феноменальная память хранит множество подробностей из жизни космонавтов, особенно первого состава. Он помнит даты, очередность и продолжительность их полетов, их награды — он как бы сам зажил этой космической высотой! И он по сей день счастлив верой в реальность своей переписки с некоторыми героями космоса, ведь в ответ на его корреспонденцию из Звездного городка приходили уведомления, что письма получены. Его мечты и желания всегда выходили за рамки реального мира.

Родился Одиссей в городе Среднеуральске в большой многодетной семье участника войны, вполне обеспеченной, но родился он инвалидом. Был «поздним», самым младшим. Ходить начал — сразу на костылях. Он отличался любознательностью и очень хотел учиться: самоучкой окончил школу, потом, по его словам, культпросветучилище, куда его привела дружба с песней. Благодаря зарплате отца была возможность брать уроки на дому. Одиссей упорно рвался к знаниям и заявил своим то ли в шутку, то ли всерьез: «Не хочу жениться, хочу учиться», — понимая, что в будущем опираться ему придется только на костыли и на себя. В 28 лет он «окончательно сел». Поясняет: «Сел, как сейчас принято говорить, не в коляску — в инвалидное кресло». Он стал колясочником уже будучи определенным под казенную крышу и теперь полностью зависел от обстоятельств и посторонней помощи. Родителей уже не было, сестры устроили свою жизнь. И предчувствия оправдались. «Тяжело было привыкать, — вспоминает он, — любое госучреждение — это не дом».

Пребывание в Тавдинском психоневрологическом интернате прервало уже давно ставшее традицией для подобных домов чудовищное обстоятельство — пожар. Очередной пожар! В нашей жизни сообщения о таких бедствиях мало кого уже впечатляют. Сводки о случившемся ЧП стали восприниматься с удивительным равнодушием. А ведь страдают самые беззащитные! Людям, нуждающимся в особой заботе и социальной помощи, отдаются самые непригодные ветхие бараки. Так было и в Тавде. Тогда в пожарище, охватившем барак, Одиссей лишился всех своих документов — хорошо, что сам чудом спасся. Последовало переселение — кого куда.

Одиссея приютил психоневрологический интернат в Первоуральске. Об этой поре жизни и об этом приюте лучше всего свидетельствует его собственный рассказ:

— Я очень многое потерял за 21 год. За 21 год, 2 месяца и 16 дней, которые я провел там. Там был полный ад. Кормили плохо — одна четвертина апельсина в полдник — видно, все утекает в сумках. Одевали плохо, ходили все в заплатах, не передать словами. Пенсия была наполовину удержана, я только здесь это понял, потому что стал сразу получать намного больше. Была там у нас Железная Леди — как мы ее называли, Сталин в юбке. Она и ввела свой невыносимый режим. Девки молодые из окон прыгали от безысходности. У меня были такие порывы только в детстве, когда я думал, что если из меня ничего не получится, то я покончу с собой. В общем, жили мы там как в клетке или зверинце. За то, что я, оказывается, все соображаю, стали меня обижать, оскорблять. У нас ведь таких не любят, кто правду говорит. За последние четыре года такая ситуация невыносимая сложилась, что я начал добиваться, просить — отправьте меня отсюда, помогите, или же я руки на себя наложу. Написал Власову Владимиру Александровичу — на то время он работал в министерстве. И вот приехала в Первоуральск комиссия, чтобы проверить меня по черепку и определить, можно ли меня после 20-летней отсидки по дурдомам пустить в люди. Завозят меня в зал, где сидят 15 человек, специалистов разного профиля. Вопросы мне задают, но я только их отщелкивал. 15 секунд на обдумывание, на детекторе лжи даже зачем-то проверяли. И после этого я еще пять месяцев ждал путевку в новое учреждение — так долго это тянулось!

В Уктусском пансионате Одиссею, слава Богу, дышится легче. Очень хорошее место, по его словам, где и природа, и полная свобода. Надо тебе на третий этаж по гостям — пожалуйста! В дневное время можешь с кем-то повидаться, съездить в магазин. Туалет, умывальник — пожалуйста, все на месте, в пределах комнаты. Администрация хорошая, относится доброжелательно.

Хороших людей, по мнению Одиссея, все-таки больше. Он делится о наболевшем искреннее, но без всякого налета жалобы, нытья. Чувствуется, как жадно он ищет общения и как готов поразмышлять о жизни. Любимый канал ТВ — «Культура». Словом, он держится на позитиве. Ни в чей адрес — ни одного упрека. Даже своих близких родственников, которые его как будто бы начисто забыли, хотя и живут недалеко, он не осуждает и ничего от них не ждет. Просто открыто говорит о том, что ему довелось узнать о жизни.

— Как бы хорошо здесь ни было, будь я на полноценных ногах, никогда бы добровольно не пошел под эту хорошую опеку. Никому не пожелаю провести здесь остатки жизни. У каждого свой путь к концу. В последние дни жильца спускают на первый этаж. А там что? Койка да утка под кроватью. Мы все когда-то к этому придем. И я больше всего этого боюсь. У меня нет таких денег, чтобы себя похоронить где-то на кладбище, место купить, все так устроить, чтобы предали меня земле. А здесь положена кремация. Я бы этого не хотел. Я знаю, что это такое, как проводится весь ритуал. Я бы очень этого не хотел…

Вот такие мысли у Одиссея на 51-м году жизни. И мысли эти идут от равнодушия большого мира, занятого сугубо своими проблемами, где одинокость чьего-то существования стала обыденностью, которую можно просто не замечать.